Улей
Шрифт:
Хейс отказался бояться их, бояться существ, умерших миллионы лет назад.
Он взял Шарки за руку, а она схватила фонарь Катчена, и они начали удаляться от ямы и сопутствующих ей фантомов. Город был населен призраками, он был полон духов и дрейфующих спектральных разумов, которые были опасны только в том случае, если вы сделаете их такими, если вы позволите этим мрачным разумам коснуться вашего собственного, напитаете их вашими страхами и ненаправленной психической энергией. Но если это произойдет, то будет достаточно ждущей свободной потенциальной энергии, чтобы проделать дыру в вашем разуме и выпотрошить мир.
Хейс и Шарки не дадут такой возможности этим
Но потом что-то пришло. Что-то другое.
И это был не призрак.
Хейс почувствовал, как что-то тяжелое пролетело над его головой, почувствовал созданный этим ветер и зло, которое сочилось от него ядовитым соком.
Старец. Древнейшее существо.
Не мертвый и прозрачный, а высокий, полный и упругий. В свете фонаря его плоть была яркой, маслянисто-серой, а глаза подобны сияющим рубинам. Крылья были расправлены, огромные перепончатые воздушные змеи искали ветер, и он взмахивал ими смазанными движениями, создавая высокий, ужасный жужжащий звук, который поднимался вверх и сливался с воющим гулом его пения, становясь сплошной стеной шума, обнажая ваши нервы. Он стоял на вершине разрушенного столпа, цепляясь за него своими извивающимися щупальцами ног. Ветвящиеся придатки на его груди царапали друг друга, как кровельные гвозди.
Да, он был живым, футов восьми ростом, гротескным, чуждым и странно царственным, возвышаясь над Хейсом. Его пение превратилось в серию щебечущих писков и визгов, как будто он говорил, и, вероятно, так оно и было. Было что-то вопросительное в этих звуках, но Хейс мог только стоять, как безмозглый дикарь, уставившись на своего мессию. Отвратительная химическая вонь доносилась от него, вонь замаринованного и белого, и сморщенного, плавающего в лабораторных банках.
Хейс почувствовал, холодное вторжение его разума в свой собственный.
Фонарик выпал из рук, затем дробовик.
То, как оно на него смотрело, было опустошительным... казалось, оно разорвало его на части на каком-то фундаментальном уровне. Такие вещи, как неповиновение и свободная воля, мгновение извивались в ярком малиновом свете его глаз, затем свернулись коричневыми калачиками и рассыпались на фрагменты. Это существо обладало бесспорным превосходством. Никакого гнева, ярости или простой ненависти, поскольку такие вещи были побочными продуктами человечности и выходили за рамки его естественных ритмов. Он смотрел на Хейса свысока нейтрально-пассивно, возможно, даже слегка забавляясь или игриво раздражаясь, как хозяин будет смотреть свысока на любимого щенка, который навалил на ковер. Да, я пришел, хозяин здесь, малыш. Ты набедокурил, да? Неважно, я уберу, ты, не по годам развитая и пустоголовая скотинка. Может быть, именно так и нужно на него смотреть. Как что-то глупое, беспорядочное и придурошное, требующее высшего руководства, вкуса дисциплины, чтобы все исправить. Вот что чувствовал в своей голове Хейс: ощущение, что эта тварь думала, что он и ему подобные засрали весь мир, но теперь этому пришел конец, потому что папочка был здесь, и он скоро все исправит. Мы создали тебя таким, какой ты есть, и так как мы создали тебя, малыш, мы можем тебя уничтожить.
И это было все.
Именно эти мысли расцвели в свистящем вакууме разума Хейса. Этот ужас видел себя родителем, смотрящим на ребенка сверху вниз... не было ненависти, просто легкое разочарование.
Теперь он был в его голове, легко управлял мыслями, почти в случайном порядке просматривал воспоминания, эмоции и подсознательные
Хейс почувствовал, как в нем что-то нарастает.
Возможно, существо действительно не испытывало к нему неприязни, но оно также не питало теплых мыслей ни к нему, ни к его расе. Оно было чуждо, холодно и высокомерно. Хейс был теплым, слабым и идиотским. Но было в нем что-то, на что они не рассчитывали, и это что-то вспыхнуло в его сердцевине, и он возбудил Старца убийством в своих глазах.
Он удивил старого хозяина.
Он не мог постичь такого явного бунта, поскольку восстание против своих создателей не было чем-то, что они запрограммировали в человеческом животном. И поэтому был застигнут врасплох. Выкрикнув бунтарский вопль, Хейс кинулся на него, фактически схватил его колеблющиеся, похожие на палки придатки руками в перчатках, и это было похоже на прикосновение к высоковольтной линии электропередачи или к раскаленному добела стержню тлеющей стали. Он тут же упал на задницу, перчатки расплавились и дымились.
Но существо отшатнулось от него, возможно, из-за шока или страха. Да точно так же, как старый Док Франкенштейн отшатнулся от неуклюжего чудовища, которое создал. Существо устрашилось Хейса. Он был белым и раздутым, волосатым и наполненным газом грибком... симметрично и анатомически непристойным, отвратительно низшего порядка. Оно любило Хейса не больше, чем ученый любит большого паука, с которым играет... но, когда паук восстает, его нужно раздавить в качестве урока.
Хейс почувствовал, как вся его ненависть улетучилась.
Как и должно быть, Старец снова стал главным. Его блестящие шаровидные красные глаза стояли прямо на концах стеблей. Призматические реснички на голове в форме морской звезды засветились диким фиолетовым, затем оранжевым, а затем стали того же цвета, что и глаза. Он разозлился. Потянулся и схватил Хейса, волна непреодолимой силы ударила в разум. Его глаза расширились, рот разорвался в крике, когда Старец взял его мозг, скрутил и начал выдавливать из него сок.
А потом произошел взрыв.
Сгусток искр и огня расцвел прямо под головой твари, и она упала назад, взмахнув крыльями и издав высокий и пронзительный звук, который был то ли болью, то ли ужасом. Шарки выстрелила в него из ракетницы в упор.
Этого было достаточно.
Хейс нашел дробовик и поднял его.
И как только он почувствовал, как горячая волна обжигающей энергии вырвалась из разума существа, он нажал на спусковой крючок, и ружье грохнуло. Крупная дробь попала твари прямо в голову, разбив стебли глаз и глазные яблоки в брызги слизи. Оно кричало и визжало, поднимаясь на развевающихся крыльях и исчезая во тьме, воя от мук.
"Да, вот так собака кусает руку, которая кормит, ты, хер", - подумал Хейс. "Возможно, вы когда-то владели нами. Возможно, вы держали в своих лапах нашу извивающуюся судьбу, но больше нет. Не сейчас".
Словно в ответ на агонию существа, рой снизу начал визжать с такой силой, что Хейсу чуть не порвало барабанные перепонки.
А было ли это снизу?
Потому что, стоя там, прислонившись к Шарки, он мог видеть, как высоко над ямой, в этой бездонной черноте, дрейфуют десятки Старцев, но их вид искажается, как будто через плохой телевизионный монитор.