Улица 17
Шрифт:
Рите всегда, сколько она помнила, была нужна любовь, неважно чья, родительская (а они предали ее, разведясь после двадцати лет совместной жизни), мужская (они никогда не понимали ее) или даже женская (у нее не было подруг, хотя она была бы хорошей девочкой в отношениях с ними, ни разу не завистливой). Ее съемная квартира лучилась одиночеством, но сейчас она наконец-то приобрела мужчину, сильного, уверенного в себе, страдающего от посттравматического расстройства, правда, но какого же идеального! Казалось, ему нравится в ней все – от манеры прыгать по утрам, радуясь новому дню, до увлечения
– Но когда этим занимаешься ты, это выглядит эстетично, – часто говорил он ей, когда она делала очередной расклад.
Рита знала, что у него нет детей и догадывалась, что он, возможно, воспринимает ее отчасти как свою заблудшую дочку, что никак не мешает им спать вместе. Правда, в последнее время он этого не делает. Почему? Рита не знала ответа на этот вопрос. Вот и сегодня он зачем-то решил потащиться с ней в церковь, в которую она пошла только под давлением своей подруги Мануэлы.
Мануэла – такая красивая, яркая и властная, никогда не бывающая одна, вечно среди артистически совершенных музыкантов и художников. Она встретила ее случайно, в интернете, подписавшись на какую-то страницу, принадлежащую ее знакомым. Неожиданно ей поступил запрос на добавление в друзья, и она приняла его.
Мануэла: Привет, тебя ведь зовут Рита, правда?
Рита: Да, так написано у меня на странице.
Мануэла: Ну не всегда следует верить написанному. Красивое имя.
Рита: Чем обязана?
(Она иногда любила изъясняться по-старинному).
Мануэла: Ты подписалась на моих друзей. Хочешь, проведу тебя за кулисы?
Рита: А кто ты такая?
Мануэла: Певица, всегда рада новым возможностям и знакомствам.
Рита: Отлично, когда встречаемся?
Мануэла: Сначала погадай мне, хорошо?
Рита рассмеялась и решила снять целое видео о том, как она раскладывает новую колоду, почему-то предварительно нарядившись и накрасившись. Она сама не могла бы сказать, зачем она это делает, возможно, опять из-за одиночества. После успешного сеанса Мануэла попросила номер ее карточки и сразу же перевела деньги. Рита усмехнулась и пошла на встречу с ней, побродив за кулисами с абсолютно неинтересной, как оказалось, инди-группой из унылых бородачей. Но потом они заглянули в клуб, повеселились, и Мануэла пригласила ее на свой концерт. У Риты не было ни возможностей, ни желания отвергать такой подарок судьбы в виде яркой и необычной подруги.
Кажется, все на свете подкидывает ей новые знакомства, когда она совсем отчаялась. Считается, что она легкомысленна. Говорят, что абсолютно развратна. Некоторые утверждают, что Рита Ривас голддигерша и больше никто. Что ж, она с этим согласна на все сто! Только вот денег у нее по-прежнему нет ни для чего, кроме пары уколов ботокса в губы, от которых ее русский парень отговаривает ее, утверждая, что естественная красота всего замечательнее. Кстати, где он? Она вышла на улицу и стала набирать номер такси, поглядывая по сторонам. Тут она вспомнила, что следом за ней идет стремный ботан по имени Хайме, и он на машине.
– Хайме! Извините меня, пожалуйста, – пробормотала Рита, оказавшись перед ним.
– Да, конечно, вас ведь зовут… Рита? – слегка оторванным от действительности
– Не могли бы вы отвезти меня домой? – как можно увереннее произнесла она.
– Конечно, но разве вы пришли не с вашим парнем?
– Я нигде не могу его найти.
– Неужели он не взял телефон? – спросил Хайме, усмехнувшись и начав ковырять носком унылых коричневых туфель траву.
– Он… в общем, да, – солгала Рита, вспомнив о том, как русский велел никогда ему не звонить.
– Тогда садитесь, – махнул рукой ботан и завел двигатель, который неожиданно плавно и быстро оторвался от асфальта.
Он рулил прямо в ночную мглу, и Рита представила себе все, что увидела в храме. Кстати, до этого она никогда не была в церкви, ее даже не крестили родители, убежденные марксисты, не ведавшие о том, что главной целью в жизни для их дочери станет денежный достаток. Первый раз ей довелось пожимать руку опустившимся старухам и слышать, как люди репетируют новосочиненный гимн Святой Смерти, плавно раскачиваясь со свечами в руках. Причастие показалось ей вообще варварским ритуалом. Она подумала: неужели на всей Земле никогда не нашлось человека, который бы не пострадал более, чем Иисус Христос? Разве пытки нацистов не ужасны? По ее мнению, смерть человека, пускай даже сына Бога, довольно незначительная вещь, чтобы постоянно об этом напоминать людям. Но кто она такая, чтобы судить об этом.
Зато красиво, напомнила она себе и постаралась завести разговор с нечаянным попутчиком.
– Было интересно, правда? – спросила она его, постаравшись улыбнуться. Как она увидела в зеркальце, улыбка вышла неуверенной.
– Да, почему бы и нет? – его лицо было слишком закрытым, казалось, он весь погрузился в процесс вождения.
– Вы ведь не впервые в церкви? – спросила она еще раз, на этот раз глядя за тем, как пригороды выныривают на них, освещенные блуждающим огнем «фольксвагена».
– Нет, конечно. Я приютский мальчик. Знаете, когда здесь растешь, поневоле привыкаешь к Богу.
– Ах, извините.
– Ничего страшного, приют мне многое дал. И в первую очередь умение работать не покладая рук, чтобы кем-то стать. А еще у нас относительно спокойно, мать Анхелика со всеми умела управляться, еще когда она была просто сестрой, – лицо Хайме осветилось, а продольная морщина, рано избороздившая его лоб, разгладилась.
– К сожалению, ничего не могу сказать по этому поводу, – произнесла сожалеюще Рита и опять посмотрела на него. Что странно, его руки были волосатыми, как у настоящего мачо, и довольно мускулистыми. Интересно, занимается ли он чем-то, почему-то подумалось ей, но она постаралась отогнать эту мысль.
– Завтра мне опять ехать на работу, – неожиданно вновь заговорил он.
– Оу.
– Не поймите, мне очень нравится, но вы представляете себе дорогу до Куаутитлана?
Рита на миг задумалась и не смогла сообразить, что ответить, поэтому снова пробормотала:
– Ну да.
Он усмехнулся и прямо посмотрел на нее, продолжая уверенно держать руль:
– Вы ведь там никогда и не были?
Рита почувствовала себя не в своей тарелке и отвернулась, пробормотав:
– А что, интересная, должно быть, местность.