Улица без рассвета
Шрифт:
– Сочувствую.
Во время якобы совсем незначительной беседы Павлюк присматривался к своему новому сообщника. От тучного червоновидого когда хозяина, дела которого шли с большим успехом, не осталось и следа. Торкун похудел, и костюм висел на нем, как на вешалке. Под пиджаком была пестрая рубашка с накрахмаленным воротничком, на голове дешевый зеленый шляпа с коричневый шнурком.
Несколько минут они шли молча.
Каблуки тяжелых, подбитых железом солдатских ботинок Павлюка стучали об стерты каменные плиты тротуара. Звук возникал глухой, отрывистый и сразу замирал, будто подавлен
"Обо всем говорить ему не следует, - думал Павлюк.
– Пусть даст мне убежище - и пока достаточно ".
– В одном вы ошиблись, - сказал Торкун, - я живу сейчас не на улице Льва - там мой дом разбит бомбой, а здесь, на улице Без рассвета. Теперь уже в одном доме - и ресторан, и квартира.
– Улица Без рассвета? Странное название.
– Средневековая. Улица расположена так, что солнце заглядывает туда только в час - после полудня.
Павлюк ничего не ответил. Еще минуту они шли молча.
– Вот, - показал Торкун.
Перед ними была маленькая, кривая, безлюдная улица. Темные дома средневековой архитектуры закрывали ее от солнца. Верхние этажи нависали над нижними, и на улице даже летом царил сыроватой полумрак. Улица похожа на глубокую, мрачную ущелье. Впечатление усиливается зелеными пятнами плесени на стенах и затхлым запахом, идущим из открытых отдушины подвалов. Улица Без рассвета…
Подошли к старому двухэтажного дома. Одна стена его выходила на улицу Без рассвета, вторая - на небольшую, узкую площадь. Над широкими деревянными дверями висела вывеска: "Буфет. Горячие и холодные закуски ". В нижнем уголке вывески мелкими белыми буквами было старательно выведено фамилия владельца - Денис Торкун.
Пройдя низкий сводчатый тоннель, напоминавший вход в крепость, новые знакомые оказались на узком полутемном дворе, вымощенной каменными плитами.
Открыв массивные, тоже похожи на крепостные, двери - черный ход - Торкун крутой винтовой лестнице повел Павлюка на второй этаж. Они остановились перед такими же прочными, надежными, как внизу, дверями с круглым отверстием-глазком.
Торкун прислушивался, размеренно постучал два раза. Потом еще три - быстро.
Ждать пришлось долго. Павлюк уже начал нервничать, когда на ячейке поднялась заслонка и кто пристально стал осматривать прибывших.
– Это я, Анелю, открой, - сказал Торкун.
Загремел засов, скрипнул замок, звякнула цепочка. Дверь немного приоткрылась.
– Ничего, ничего, - снова заговорил Торкун.
– Со мной гость.
Дверь открылась совсем. Как было темно на площадке лестницы, в прихожей казалось еще темнее. Сначала Павлюк ничего не видел. Когда глаза немного привыкли, начал разглядывать.
Казалось, в маленькую прихожую принесли из всех комнат мебель и свалили как попало. Вдоль стен, оставляя узкий проход, через который едва могла протиснуться человек, стояли три шкафа. На одной из них лежал кверху ножками ломберный стол с Изогнувшийся от влаги лакировка. На второй было несколько чемоданов. Две тьмянозолоти рамы без картин криво висели по бокам дверей. Все пыльное, ветхое, заброшенное.
Осмотрев прихожая, Павлюк перевел взгляд на хозяйку. Это была высокая, худая женщина лет сорока пяти. Она держалась ровно и гордо. Острые черты
– Познакомься, Анелю, - сказал Торкун.
– Это господин Павлюк. Приехал из Волыни и поживет немного у нас.
Анеля бросила на Павлюка неприветливый взгляд и, небрежно кивнув головой, ушла в кухню.
– Бывшая госпожа Свидзинский не из любезных, - сказал Павлюк, пожав плечами.
Торкун успел заметить, что это его привычный жест.
– Время сейчас, знаете, какой, - прощающим тоном сказал Торкун.
– Каждый приходится бояться. К тому же, она не знает, кто вы.
– Кстати, как вас сообщили, что я приеду?
– Еще в день эвакуации города ко мне пришел человек и наказал каждый пятнадцатого течение четырех лет быть в двадцать минут пятого на улице Льва, под фонарем. Он мне и пароль дал.
– В течение четырех лет? Как видите, я не заставил вас ждать так долго…
– Пойдем в столовую, - пригласил Торкун.
Столовая была довольно светлая и просторная, но казалась такой же тесной, как и прихожая, за обилия мебели. В центре стоял накрытый кружевной скатертью овальный обеденный стол с раковиной-пепельницей и полинявшим бархатным альбомом для фотографий. Почти половину комнаты занимал кожаный диван. Обивка на нем порвалась, с спинки торчал волос и пакли.
Справа от двери, у покрытой ковром кушетки с множеством вышитых гарусом подушечек, стоял круглый столик, обставлен креслами.
Гость устало опустился на диван.
Торкун сел в кресло и застыл, вытащив длинную спину и положив худые руки на колени.
Павлюк достал сигарету, закурил. Синие кольца дыма потянулись к потолку, цепляясь за погремушки большой неуклюжей, как и все в комнате, люстры.
– Прежде давайте поговорим, где вы меня устроите, - сказал Павлюк.
– Я люблю комфорт.
– Мы отведем вам смежную с этой комнату.
– Там один выход или два?
– Два, два! Прямо из гостиной можно попасть в кухню, а оттуда парадным ходом на улицу или черным - во двор. Рядом с нашим двором лежат руины дома, разбитого во время бомбежки. Там легко спрятаться.
– Это хорошо.
– Наша квартира была ранее частью ресторана. Сюда поднимались мои ближайшие клиенты с девочками.
– Среди ваших постоянных клиентов был ротенфюрер Вайц?
Имя Вайца невольно вызывало в памяти Торкуна воспоминания о фашистской оккупации - счастливую пору для трехсотлетнего ветчину и его хозяина. Ссылаясь на своего предка Фридриха, выходца из Пруссии, Торкун добился, что его арийское происхождение было наконец установлено и, главное, официально засвидетельствован. Но больше подняла репутацию, Торкуна среди фашистских властей его деятельное участие в разгроме синагоги, которая находилась недалеко от его дома. Трехсотлетний кабак часто посещали гестаповские офицеры, бандиты из отрядов украинских националистов, сотрудничавших с гитлеровцами, различные дельцы из "рейха", что, как саранча, хлынули на богатую украинскую землю. В старинном доме до рассвета невгавалы песни, слышались пьяные крики, нередко стрельба - пьяные эсэсовцы часто решали спор с компаньонами по рюмке наиболее привычным для себя способом.