Улица без рассвета

Усыченко Юрий

Когда советские войска подошли к городу, Торкун решил бежать с оккупантами. Но обер-лейтенанты и майоры, которые за бутылкой вермута благосклонно выслушивали рассказы о предке Фридриха, теперь не обращали никакого внимания на Торкуна, что ползал у их ног, умоляя дать место в эшелоне. А ротенфюрер Вайц даже пообещал повесить неудачника трактирщика, когда тот еще хоть раз осмелится побеспокоить офицера СС своими назойливыми просьбами. И Торкун отцепился от него, очень хорошо зная, что такие обещания герр ротенфюрер выполняет тщательно… Но сейчас, в тумане лирических воспоминаний

о прошлом, ротенфюрер казался Торкунови совсем другим, чем был в действительности, и на вопрос Павлюка о гестаповца, трактирщик ответил:

–  Да, конечно, герр ротенфюрер не раз удостаивал меня своим посещением. Между прочим, - сказал Торкун после короткой паузы, - мне кажется, я тогда и вас видел у себя.

Павлюк пожал плечом, хвастливо ответил:

–  Таких людей, как я, не видит никто… Зато они видят всех.

–  Возможно, возможно, - быстро проговорил Торкун, смущенный тоном собеседника.
– Наверное, я ошибся… Простите, я должен вас оставить на несколько минут - пойду на кухню, узнаю, что там с обедом.

Павлюк кивнул, поудобнее уселся на диване, старался ни о чем не думать - отдыхал. Взял со стола альбом в плюшевый оправе, лениво начал листать его. За минуту пожал плечом, тихо выругался.

–  Послушайте-ка, - сердито сказал Павлюк хозяину, что именно вошел.
– Зачем вы держите, да еще и на виду, карточки, где вы сфотографированы вместе с шпиком? Зачем хранить такие памятники?

–  А разве это шпики? Я и не знал, - наивно спросил Торкун и тревожно добавил: - А вы думаете, что сюда могут прийти с обыском?

"Э, да он не из храбрых", подумал Павлюк, а вслух сказал:

–  Я ничего не думаю, но надо быть готовым ко всему.

–  Да, конечно, карточки я уничтожу, все это были мои хорошие знакомые, я даже и не подозревал, что они шпики.

Из кухни пришла Анеля. С плохо скрываемым раздражением ставила на стол приборы, хлеб.

–  А где ваши сыновья?
– Спросил Павлюк.

–  Отправил в деревню к родственникам, - коротко ответил Торкун.

Ели молча, изредка перебрасываясь незначительными фразами. Торкун косился на жену - она сидела мрачная, не поднимая головы от тарелки. Павлюк понимал: его присутствие не радует хозяев, но не придавал этому значения. Хотят они или не хотят, терпеть гостя придется.

Уже стемнело, когда закончили обедать. Торкун провел Павлюка в его комнату, предусмотрительно опустив плотные шторы на окнах.

–  Никто из соседей не заметит вас вечером в окно, - пояснил он свою осторожность.

Эта комната своим видом не отличалась от других - та же теснота, накопления разностильных, угловатой мебели. Только диван был шире и новее, чем в столовой.

Прежде Павлюк осмотрел узкие, давно не крашенные двери. В замках торчали ключи - комнату можно было запереть как снаружи, так и изнутри. Павлюк проверил запоры. Они казались надежными. Потом погасил свет и, осторожно подняв край шторы, выглянул в окно.

Двор - маленький, заросший бурьяном. Одинокое дерево раскинула над бурьяном свои ветви.

По ту сторону двора виднелись развалины - часть срезанной, как ножом,

стены, куча битого кирпича, покарлючени пожаром письма кровельного железа. В случае опасности достаточно перебежать двор, чтобы исчезнуть в хаосе развалин.

Павлюк пожал плечом, на этот раз жест выражал удовольствие. Опустил штору и снова зажег свет.

–  Квартирой я доволен, - сказал он Торкуну, который молча стоял, за его спиной.
– Теперь поговорим о делах. Они несложные. Ваша обязанность - давать мне приют, пищу и не болтать, что у вас есть жилец. Вот и все. Когда еще в чем возникнет необходимость, я скажу. Поняли?
– Он строго посмотрел на трактирщика.

Из узких щелей под нависшим лбом на Торкуна смотрела воплощена неумолимая жестокость, не знает ни жалости, ни колебаний. Торкун невольно вздрогнул и поспешно ответил:

–  Да, да! Конечно.

Павлюк видел, какой эффект произвели его слова, и улыбнулся, когда Торкун еще раз заверил: "Понял, конечно, понял!

–  В случае проверки или еще чего такого, - закончил Павлюк уже без угрожающих ноток в голосе, почти дружелюбно, - особо не беспокойтесь. У меня есть документы. Они не хуже настоящих, а может, даже и лучше. Мы с вами случайно разговорились на бульваре, я попросил вас сдать мне на время комнату… А теперь - спокойной ночи, я устал.

–  Спокойной ночи.

Павлюк тщательно запер обе двери, подергал защелки на окнах. Вынул из кармана пистолет, опустил предохранитель, положил оружие под подушку, разделся и моментально заснул.

Зато супруги Торкуны не могло сомкнуть глаз до утра. Гость нагонял на них ужас. Когда его громкий храп доносился из соседней комнаты, они вздрагивали и пугливо озирались на стену.

Анеля не переставала ругать мужа.

–  Вечно твои выходки, - шипела она, потирая нарумяненные щеки.
– Жили бы себе спокойно. Говорила же приятное: не ходи на улицу Льва. В случае чего сказал бы им, что болел, не мог встать с кровати. А теперь? Что теперь будет?

Торкун молчал. Он тоже не знал, что теперь будет.

VII. В Привокзальном переулке

Поиски "самоубийцы" Блэквуда не дали результатов. Ни в городе, ни на вокзале, ни на пристани, ни на заставах дорог, ведущих из Энск, не нашли человека, который хотя бы приблизительно напоминала Блэквуда. Он действительно как будто в воду канул. И постепенно оперативных работников, круглые сутки дежурили на своих постах, ожидая врага, приходилось снимать с этих постов и посылать на другие задачи - нельзя было заниматься только этим делом…

Однако поиски от этого не стали менее напряженными, только проводили их другими методами. Особенно энергично действовал Воробьев. Первым разоблачив "самоубийство", он считал своим долгом разыскать пропавшую человека.

Воробьев обдумывал возможные варианты побега Блэквуда, пытался обнаружить хоть какую ниточку знакомств, связей его в Энск, регулярно просматривал сводки различных происшествий, надеясь там найти нечто такое, что привело бы к цели. Но ничего подходящего для себя не находил.