Улица Марата и окрестности

Шерих Дмитрий Юрьевич

ТЕРМЕН И ДРУГИЕ

Музыка как будто пропитала историю дома № 50. В его летописях оставили след еще три видные персоны музыкального мира.

Первый из трех, правда, связан не столько с музыкой, сколько с танцем. Прославленный танцовщик Павел Гердт, многие годы блиставший на сцене Мариинского театра, прожил на Николаевской, 50, не одно десятилетие. Здесь он проводил XIX столетие и здесь встретил начало Первой мировой войны...

На эти десятилетия пришелся закат карьеры Гердта. Впрочем, закат – слово к Гердту не вполне подходящее. Павел Андреевич отличался замечательным артистическим

долголетием: он выступал на сцене с 1858-го по 1916-й, в последний раз представ перед публикой в возрасте 72 лет!

В начале XX века выступления Гердта наблюдал еще один выдающийся мастер балета хореограф Федор Лопухов:

«Я любовался его диким воином-сарацином, французским маркизом и принцем, венгерским полковником, римским патрицием – разнообразными мимическими ролями... Выглядел он очень молодо и на вопрос о возрасте отвечал, что ему "дважды тридцать три". Никто лучше его не танцевал мазурку... В манере и жесте Гердта всегда сказывалась традиция внешней красивости и придворной галантности...».

А еще Павел Гердт был выдающимся балетным педагогом. У него учились Анна Павлова, Тамара Карсавина, Михаил Фокин – ярчайшие звезды российского балета!

Ярким педагогом был и еще один обитатель дома № 50. Не одно десятилетие здесь прожил композитор Владимир Щербачев – фигура подзабытая, но интересная. Он много писал: среди его произведений пять симфоний, музыкальная комедия «Табачный капитан», музыка к нескольким кинофильмам, в числе которых знаменитый довоенный «Петр Первый».

Профессор ленинградской Консерватории, Щербачев серьезно влиял на молодых композиторов 1920-х годов. И не случайно в 1927 году именно у Щербачева на квартире состоялся концерт молодых композиторов в честь только что вернувшегося в страну Сергея Сергеевича Прокофьева.

В своем дневнике Прокофьев тогда записал (не без юмора): «Щербачев живет на Николаевской улице, ныне революционно переименованной, недалеко от того места, где раньше жил Лядов. По страшнейшему морозу едем в санках через весь город...

У Щербачева хорошая квартира, но влезать в нее надо по черной лестнице, как почти всюду в Ленинграде. Мы приехали довольно поздно, поэтому все уже в сборе – сидят на всех стульях и диванах...

Первым играет Шиллингер какую-то сложную и малоинтересную вещь. Если будет так весь вечер, то благодарю покорно...

Вторым номером играет Шостакович, совсем молодой человек, не только композитор, но и пианист. Играет он бойко, наизусть, передав мне ноты на диван. Его соната начинается бодрым двухголосьем, несколько баховского типа; вторая часть сонаты, непрерывно следующая после первой, написана в мягких гармониях с мелодией посередине. Она приятна, но расплывчата и длинновата. Анданте переходит в быстрый финал, непропорционально короткий по сравнению с предыдущим. Но все это настолько живей и интересней Шиллингера, что я радостно начинаю хвалить Шостаковича.

<...>

За время нашего музицирования мороз на улице еще больше покрепчал и, кажется, достиг максимальной точки за время нашего пребывания в СССР... Пока мы на извозчике плелись в Европейскую гостиницу, я все время шевелил пальцами на руках и на ногах, дергал бровью, губами и щеками, дабы движением согревать те части тела, которые могли быть отморожены. Впрочем, такая морозная встряска была полезна для выветривания всех звуков,

собранных за день».

Ну что еще прибавить? К Шостаковичу Прокофьев еще не скоро стал относиться, как к равному; известен даже эпизод из 1930-х годов, когда снисходительное замечание Сергея Сергеевича о музыке Дмитрия Дмитриевича чуть не привело композиторов к полному разрыву... А квартира Щербачева долгие годы оставалась одним из центров музыкальной жизни Ленинграда. И бывали здесь Евгений Мравинский, Святослав Рихтер, Борис Асафьев, да и многие другие знаменитые музыканты.

...Но нам пора уже переходить к третьему имени, и здесь придется задержаться подольше. Потому что этот наш герой знаком далеко не всем, хотя биография его удивительна.

В 1896 году у юриста Сергея Термена, жившего на Николаевской, 50, родился первенец – сын Лев. Льву Сергеевичу суждено было прожить в этом доме долго; еще в 1917 году справочник «Весь Петроград» зафиксировал тут в наличии трех членов семьи – отца, мать и сына.

Родители уделяли развитию Льва много внимания. В квартире была оборудована физическая лаборатория и домашняя обсерватория; занимался Термен-младший и музыкой – играл на виолончели. Когда пришло время получать высшее образование, Лев Сергеевич сохранил верность обоим увлечениям: поступил в Консерваторию и в Университет.

А в 1918 году, когда молодой физик Термен был отправлен в Москву в новую военную радиолабораторию, случилось следующее: «Из-за границы нам присылали устройства для узнавания направления станций, с большой индуктивностью. Я сделал сильный передатчик – приемник, и вдруг получилась слишком большая обратная связь, сильное звуковое взаимодействие. И оказалось, что когда изменяется емкость на расстоянии движущейся руки, происходит и изменение высоты звука. Я сразу попробовал на этом звуке сыграть рукой. Это и был момент изобретения».

Два года спустя Термен, уже вернувшийся в Петроград и перешедший под крыло академика Иоффе, вплотную занялся двумя вещами – бесконтактной сигнализацией (такой, чтобы при приближении злоумышленника подавала сигнал) и созданием первого в мире электронного музыкального инструмента.

Оба изобретения произвели фурор, но особенно приковал к себе внимание музыкальный инструмент, получивший имя в честь своего автора – терменвокс. Движения рук рядом с антенной давали эффект, преобразуемый в звук. Терменвокс был запатентован в четырех странах; Термен выступал с ним перед Лениным, вызвав восторг главы Совнаркома.

Демонстрировал тогда Лев Сергеевич и сигнализацию: «Сигнализацию я придумал показать так: присоединили охранную систему к большой вазе с цветком. Подойдешь к вазе на расстояние около метра – раздается громкий звонок... Я сначала им изложил принципиальную схему устройства сигнализации, потом попросил, чтобы включили емкость и кто-нибудь подошел к вазе. Сигнал получился. Все зааплодировали. В это время один из военных говорит, что все это совершенно неправильно. Ленин спросил: "почему ж неправильно?" А военный взял шапку теплую, надел ее на голову, обернул руку и ногу шубой и на корточках стал медленно подползать к моей сигнализации. Оказалось все же, что сигнал снова получился. Все опять зааплодировали. Ленин тогда сказал: "посмотрите, какие у нас военные: электричества до сих пор не знают, как же это так?" Военный ничего ему возразить не мог».