Улица Марата и окрестности
Шрифт:
А в 1920-е годы в этом доме обосновалось отделение милиции. Чуть позже случилось и событие всесоюзного значения: на Марата, 79, открыли первый в стране медицинский вытрезвитель. Произошло это в ноябре 1931 года; в задачу новому учреждению вменили кратковременную изоляцию пьяных и медицинскую помощь им «с целью скорейшего вытрезвления». Как сообщает историк Ирина Такала, особенно долго обсуждали, как же поступать с отобранными у «пациентов» алкогольными напитками. Итоговое решение было принято в Москве: «спиртные напитки подлежат возврату их владельцам по вытрезвлении»...
Дом № 79а
Дом № 79
В
Дом № 81
Оставив дом № 79, переходим Звенигородскую улицу. Когда-то она именовалась 7-й линией, или 7-й Ротой Семеновского полка: здешние земли были выделены как раз этому полку. Хотя случалось стоять в этих краях и другим гвардейским частям.
Вся территория за Звенигородской улицей была своеобразным военным городком. Длинный двухэтажный дом № 5 по Звенигородской (он же дом № 81 по улице Марата) строился для лейб-гвардии Егерского батальона. То были фактически первые казармы этого батальона, созданного императором Павлом I. Егерями тогда звалась легкая пехота – умелые стрелки, действовавшие в рассыпном бою...
Впоследствии Егерский батальон был преобразован в полк, а казармы на Звенигородской стали именоваться «староегерскими». В распоряжении Егерского полка они находились до самой революции.
Вот, кстати, и еще одна причина, по которой улица Марата вполне могла бы именоваться Егерской...
«Я УЖЕ ПЕРЕЖИЛ САМОЕ СТРАШНОЕ»
Вот мы и вышли на бывший Семеновский плац, и век назад нам бы преграждал путь огромный ипподром, известный далеко за пределами Петербурга. Он располагался вдоль Звенигородской улицы, а Николаевская как раз подводила публику к его входу.
Впрочем, рассказ о Семеновском плаце надо начать с тех времен, когда никакого ипподрома тут еще не было.
Когда на рубеже XVIII и XIX веков Семеновский, Московский полки и Егерский батальон начали обзаводиться новыми казармами, между их зданиями образовался огромный плац. Площадь его составляла 26, 5 га: внушительные размеры! Именно здесь стали устраиваться строевые учения, стрельбы, смотры и торжественные парады расположенных рядом полков.
Вот из хроники того времени, составленной историком Николаем Шильдером, год действия 1817-й: «30-го июня (12-го июля) состоялся на Семеновском плацу большой парад войскам гвардейского корпуса. Во время парада император Александр часто подзывал генерала Натцмера и давал ему различные объяснения. Натцмер воспользовался случаем и сказал государю, какое счастье для Европы, что все эти войска принадлежат ему. Комплимент, по-видимому, понравился, и Александр заметил, что он никогда не употребит их с дурною целью (malfaisant), но всегда будет стремиться поддерживать ими спокойствие в Европе». Генерал Натцмер, добавим тут в скобках, был подданным Пруссии и выполнял в это время в России дипломатические и военные поручения.
В XIX веке площадь Семеновского плаца понемногу начала сокращаться. Новые его границы
Первая деревянная станция железной дороги довольно скоро уступила место каменной, а нынешний Витебский (Царскосельский) вокзал был построен на бывшем Семеновском плацу в начале XX века...
Оставшаяся после рождения железной дороги территория плаца достаточно долго оставалась неприкосновенной. Теперь здесь не только маршировали полки, но и случались события иного рода. В конце 1849 года, например, на Семеновском плацу проводилась экзекуция над участниками кружка Буташевича-Петрашевского.
Ранним утром 22 декабря петрашевцы стояли на плацу. Двадцать один человек был приговорен к смертной казни за «антиправительственные» беседы. Все было готово к свершению смертной казни. После чтения приговора палач переломил шпаги над головами дворян, что означало лишение их дворянского достоинства. Первых трех осужденных привязали к столбам, перед которыми были вырыты ямы, раздалась команда: «К заряду!» Но в тот же момент подъехала карета и флигель-адъютант зачитал помилование – замену смертной казни каторгой.
Среди переживших это испытание петрашевцев был Федор Михайлович Достоевский. Спустя три десятилетия он рассказывал об этих минутах (а его рассказ записала мемуаристка): «Мне показалось, что он никого из нас не видел, не слышал перешептывания; он смотрел куда-то вдаль и точно переживал до мелочей все, что перенес в то страшное морозное утро.
– Не верил, не понимал, пока не увидал креста... Священник... Мы отказались исповедоваться, но крест поцеловали... Не могли же они шутить даже с крестом!.. Не могли играть такую трагикомедию... Это я совершенно ясно сознавал... Смерть неминуема. Только бы скорее... И вдруг напало полное равнодушие... Да, да, да!! Именно равнодушие. Не жаль жизни и никого не жаль... Все показалось ничтожным перед последней страшной минутой перехода куда-то... в неизвестное, в темноту... Я простился с Алексеем Николаевичем, еще с кем-то... Сосед указал мне на телегу, прикрытую рогожей. "Гробы!" – шепнул он мне... Помню, как привязывали к столбам еще двоих... И я, должно быть, уже спокойно смотрел на них... Помню какое-то тупое сознание неизбежности смерти... Именно тупое... И весть о приостановлении казни воспринялась тоже тупо... Не было радости, не было счастья возвращения к жизни... Кругом шумели, кричали... А мне было все равно, – я уже пережил самое страшное...».
Впечатления этого дня отразились потом в романах Достоевского «Идиот» и «Преступление и наказание».
С момента казни петрашевцев Семеновский плац прочно превратился в одно из лобных мест столицы. Александр Бенуа, живший неподалеку от Литовского замка, страшной тогда узницы, вспоминал: «Из этой тюрьмы выезжали те "позорные колесницы", которые я видел медленно следующими мимо наших окон, с восседающими на них связанными преступниками. Несчастных везли на Семеновский плац для выслушивания приговора ошельмования».