Улица Марата и окрестности
Шрифт:
Бывали, впрочем, на плацу и события иного рода. Когда в 1862 году сгорели лавки Апраксина двора, купцам-погорельцам предоставили место для торговли именно здесь. Впрочем, обосновались они на плацу ненадолго: городские власти с максимальным поспешанием возвели новый Александровский рынок у Фонтанки и перевели торговлю туда...
И снова смертная казнь. В феврале 1880 года здесь был публично повешен Ипполит Млодецкий, покушавшийся на жизнь главы Верховной распорядительной комиссии графа Лорис-Меликова. Покушение это имело отчасти комичный характер: Млодецкий подскочил к графу на крыльце его дома, приставил пистолет к правому боку и выстрелил. Мимо! Пуля лишь оцарапала Лорис-Меликова.
Утром 22 февраля 1880 года процессия с позорной колесницей въехала с Невского проспекта на Николаевскую улицу... потом с Николаевской вкатилась на Семеновский плац. Здесь уже собралось около 50 тысяч человек, и среди них был Достоевский. Хорошо знакомый с писателем великий князь Константин (поэт К. Р.), записал в дневнике:
«Достоевский ходил смотреть казнь Млодецкого, мне это не понравилось, мне было бы отвратительно сделаться свидетелем такого бесчеловечного дела; но он объяснил мне, что его занимало все, что касается человека, все положения его жизни, радости и муки. Наконец, может быть, ему хотелось мысленно пережить собственные впечатления? Млодецкий озирался по сторонам и казался равнодушным, Федор Михайлович объясняет это тем, что в такие минуты человек старается отогнать мысль о смерти, ему припоминаются большей частью отрадные картины, его переносит в какой-то жизненный сад, полный весны и солнца...».
Не все очевидцы казни пришли тогда на Семеновский плац с такими серьезными размышлениями. Для некоторых это было просто зрелище, бесплатное развлечение. Вокруг места казни сотнями стояли скамейки, табуретки, ящики, бочки, даже лестницы; удобные места продавали и покупали по таксе от полтинника до 10 рублей...
И еще одна смертная казнь, самая знаменитая. Вновь процессия движется по Николаевской, снова оживленные зрители запасаются скамеечками и лавочками (об этом мы уже знаем из воспоминаний Петра Гнедича). Только позорных колесниц на сей раз две. В них сидят пять человек с повешенными на груди табличками «Цареубийца»: Желябов, Кибальчич, Рысаков, Михайлов, Перовская. Их, осужденных за убийство Александра II, везут к месту казни...
«Начиная с восьми часов утра солнце ярко обливало своими лучами громадный Семеновский плац, покрытый еще снегом с большими тающими местами и лужами. Несметное число зрителей обоего пола и всех сословий наполняло обширное место казни, толпясь тесною, непроницаемою стеною за шпалерами войска. На плацу господствовала замечательная тишина» (это из официального отчета о казни).
В 8 часов 50 минут процессия на месте, на Семеновском плацу. С балкона своей квартиры на Николаевской, 84, за происходящим наблюдает актриса Александринского театра Мария Савина (о чем рассказывает в своих мемуарах адвокат Карабчевский):
«Знаменитая артистка М.Г. Савина, жившая в то время в конце Николаевской улицы, видела со своего балкона весь печальный кортеж. Она утверждала, что кроме одного из приговоренных, Рысакова, лица остальных, влекомых на казнь, были светлее и радостнее лиц, их окружавших. Софья Перовская своим кругловатым, детским в веснушках лицом зарделась и просто сияла на темном фоне мрачной процессии».
А вот иное свидетельство, из официального документа: «Осужденные преступники казались довольно спокойными, особенно Перовская, Кибальчич и Желябов, менее Рысаков и Михайлов: они были смертельно бледны. Особенно выделялась апатичная и безжизненная, точно окаменелая физиономия Михайлова».
С Михайловым был связан один из самых драматических моментов казни. Когда палачи выбили из-под его ног скамейку, веревка
Мемуарист Лев Плансон вспоминал: «Невозможно описать того взрыва негодования, криков протеста и возмущения, брани и проклятий, которыми разразилась заливавшая площадь толпа. Не будь помост с виселицей окружен внушительным сравнительно нарядом войск, вооруженных заряженными винтовками, то, вероятно, и от виселицы с помостом, и от палачей и других исполнителей приговора суда в один миг не осталось бы ничего...
Но возбуждение толпы достигло своего апогея, когда с площади заметили, что Михайлова собираются вздернуть на виселицу еще раз...
Прошло с того момента более тридцати лет, а я до сих пор слышу грохот падения грузного тела Михайлова и вижу мертвую массу его, бесформенною кучей лежащую на высоком помосте!..
Однако откуда-то была принесена новая, третья по счету, веревка совершенно растерявшимися палачами (ведь они тоже люди!..).
На этот раз она оказалась более прочной... Веревка не оборвалась, и тело повисло над помостом на натянувшейся как струна веревке...».
В 9 часов 30 минут казнь была, наконец, завершена. Тела сняли с виселицы и отправили на Преображенское кладбище. Войска отправились в казармы. Зрители начали расходиться. А палачи открыли торговлю кусками снятых с виселицы веревок: было много желающих купить их «на счастье»...
Казнь народовольцев была последней публичной казнью в Петербурге. После этого только однажды, в 1946-м, на площади у кинотеатра «Гигант» повесили восьмерых гитлеровцев. Но это был уже послевоенный Ленинград.
ПИОНЕРЫ НЕ ЗАБЫТЫ
В 1880-е годы облик Семеновского плаца изменился радикально. Прежде всего благодаря ипподрому, первые бега на котором прошли зимой 1880/81 годов. Вначале все ипподромные сооружения были временными, но десятилетие спустя ипподром принял уже внушительный вид: архитектор Леонтий Бенуа построил трибуны, увенчанные шатровыми башенками.
По воскресеньям, когда устраивались бега, сюда съезжались зрители со всего Петербурга. Здесь были знатоки, истинные ценители конного спорта, а были и любители азартных игр – благо на ипподроме действовал тотализатор. «Играют положительно все. Множество биноклей следят за исходом скачек, и стоит только дождаться, чтобы лошади пришли к столбу, чтобы вся тысячная толпа хлынула к кассам». Известно, правда, что основную прибыль тотализатор приносил не игрокам, а самому ипподрому – в лучшие времена до сорока тысяч рублей в день!
Нередким игроком на тотализаторе и вообще частым гостем Семеновского ипподрома (он же ипподром Императорского общества поощрения рысистого коннозаводства) был Александр Иванович Куприн. Он и жил-то неподалеку, на Разъезжей улице. Ипподромные впечатления Куприна отразились в его знаменитом рассказе «Изумруд», посвященном судьбе беговой лошади:
«Трибуны сплошь от низу до верху чернели густой человеческой толпой, и в этой черной массе бесчисленно, весело и беспорядочно светлели лица и руки, пестрели зонтики и шляпки и воздушно колебались белые листики программ. Постепенно увеличивая ход и пробегая вдоль трибуны. Изумруд чувствовал, как тысяча глаз неотступно провожала его, и он ясно понимал, что эти глаза ждут от него быстрых движений, полного напряжения сил, могучего биения сердца, – и это понимание сообщало его мускулам счастливую легкость и кокетливую сжатость».