Улица Райских Дев
Шрифт:
«Как меняются времена, как меняется жизнь! – подумала Амира. – И как быстро течет время. Кажется, будто только вчера родилась Зейнаб, а Омар и Тахья – неделю назад!» Руки Амиры потеряли красивую форму – артрит, щемит иногда сердце, но силы и бодрость сохранились, хоть ей исполнилось восемьдесят пять лет… Тщательно ухаживая за собой, применяя старинные средства, она сохранила лицо и осанку юной женщины. Но душа ее все-таки устала. Сколько же страниц суждено ей Господом перевернуть еще в Книге Судеб?
Воспоминания о детстве не уходят от нее, новые сны приносят новые воспоминания, дополняющие прежние. Почти что совершив космический круг жизни, приблизившись
Воспоминание о квадратном минарете соединилось с воспоминанием о сладостном аромате: может быть, она смотрела на минарет, стоя под цветущим деревом? Когда же она все вспомнит? Амира давно уверена, что она вспомнит в Аравии, но каждый год путешествие в святую Мекку откладывается… Годы протекают сквозь пальцы словно песок… Когда же она отправится в паломничество? Откладывать уже нельзя, старость приносит болезни.
– Розмарин помогает при спазмах, – сказала Камилия. Она сидела под деревом со своим шестилетним сыном Наджибо, который унаследовал темно-янтарные глаза матери и круглое лицо отца. Хотя на запястье мальчика был вытатуирован коптский крест, родители воспитывали его и в христианской и в мусульманской вере, чтобы он мог выбрать себе религию, когда станет взрослым. Камилия больше не имела детей – это могло бы помешать ее танцевальной карьере, а Якуб был вполне доволен, имея сына и приемную дочь. Страхи родных в связи с браком Камилии с христианином не подтвердились. Хотя столкновения между мусульманами и коптами продолжались, у Якуба и Камилии все было благополучно. Она стала египетской танцовщицей номер один, а его газета выходила теперь большим тиражом и приобрела широкий круг читателей. Поклонники Камилии не покинули ее после брака с христианином, а читатели Мансура не ставили ему в вину брак с мусульманкой.
– Ма'алеш, – говорили египтяне. – Не беда. В Книге Судеб записано, что им суждено быть вместе.
Камилия смотрела на блюда, которые разносила служанка, и ничего не брала. Был христианский пост, и Камилия соблюдала его вместе с Якубом – ничего мясного она не ела, только овощи и фрукты. Нельзя было есть и сыр, происходящий от коровы, и яиц, снесенных курами. Но пост не был лишением для Камилии. Ее жизнь обогатилась знакомством с единоверцами Якуба, – она вступила в мистический и прекрасный мир людей, вера которых возникла в Египте еще до Мухаммеда. Копты имели богатую историю и мифологию; в христианство их обратил святой Марк, а святого Иакова, именем которого был назван Якуб, исцелил младенец Иисус во время бегства Святого семейства в Египет.
Камилия посмотрела на Зейнаб, сидящую у цветущего розового куста с младенцем своей кузины на руках. В двадцать лет Зейнаб была красавицей, но железный браслет на ноге, обозначавший ее хромоту, отпугивал женихов. Неужели не найдется добрый и умный человек, который женится на ней, неужели она не будет иметь семьи и детей? Зейнаб так нежна к детям, – своего маленького братца она нянчила с самого рождения, и Наджиб обожает сестру.
Иногда в улыбке Зейнаб вдруг возникал облик Хассана аль-Сабира. Тогда Камилию одолевал страх: неужели когда-нибудь вернется Ясмина и Зейнаб узнает, что ее отец – насильник, а мать – прелюбодейка… Камилия не боялась, что об этом расскажет кто-нибудь из старших Рашидов, младшие ничего не знали. Но возможность приезда Ясмины пугала Камилию. Она очень боялась за
– Розмарин! – раздался голос Нефиссы, всегда готовой вступить в спор. – Вовсе он не помогает при спазмах!
Нефисса сидела со своим первым правнуком, сыном Асмахан, на коленях. В шестьдесят два года черты ее лица стали жесткими и суровыми. Даже если она улыбалась, уголки рта ее не поднимались кверху, а опускались вниз.
Гордая высоким рангом прабабушки, Нефисса по-прежнему сокрушалась в душе, как быстро протекла ее юность. Как будто только вчера она, отчаянная и бесшабашная, сидела в карете с английским лейтенантом… Но в общем настоящее удовлетворяло Нефиссу, хотя она жалела, что Тахья отказывается выйти замуж и упрямо ждет пропавшего неведомо где Захарию. Пятнадцать лет прошло! Наверное, он утопился в Ниле, как Элис, и так же проклят Богом. Нефисса вспомнила Элис, услышав нежный смех Зейнаб. И глаза, и волосы у нее такие же, как у Элис и Ясмины, а вот это движение руки – в точности, как у Элис. Зато ямочки на щеках, когда она смеется, напоминают Хассана аль-Сабира.
Как давно миновала ее влюбленность в Хассана, окончившаяся жестокими словами: «Я не собирался жениться на вас». Он посватался к Ясмине, после этого Нефисса и возненавидела Ясмину. А кто же все-таки его убил? В полиции заявили, что у Хассана было такое множество врагов и недоброжелателей, что расследование зашло в тупик и дело было закрыто. Но иногда Нефисса думала, что убийцу Хассана все-таки, может быть, найдут.
Ребенок заплакал, и Нефисса отдала его Асмахан, которая на ступенях беседки болтала с Фадиллой. Послышался шум автомобиля, подъезжающего к воротам – это был «мерседес» Дахибы. Зачем она приехала? Почему они с мужем сидят в машине и не выходят?
– Мы поедем в Америку, – сказал Хаким, не удерживая слез. – Во Францию, в Швейцарию. Мы вылечим тебя. Если ты умрешь, моя любовь, я умру тоже.
– Ты самый лучший человек на свете, Хаким. Ты дал мне все. Ты спас меня от низкой жизни, которая мне грозила в молодости. Ты не посчитался с тем, что я не могла иметь детей. Ты разрешил мне быть танцовщицей.
Разрешил писать опасные статьи. Ты помогал мне во всем. Бог никогда не создавал более совершенного человека.
– Я не совершенство, Дахиба. Ты заслуживаешь лучшего мужа.
Она взяла его лицо в ладони и сказала:
– Муж Алифы Рафат запрещал ей писать, и она писала по ночам в ванной. Только после его смерти она опубликовала свои рассказы. Ты самый добрый человек на свете, Хаким.
– Мы пойдем вместе?
– Нет, я хочу увидеть свою мать наедине. Дахиба вошла в дом и сказала Амире спокойно и твердо:
– Мама, Ибрахим сделал исследования и обнаружил у меня рак.
– Во имя Бога милостивого…
– Ибрахим предлагает операцию… Но надежды мало. Может быть, уже поздно.
Амира обняла ее, шепча:
– О Фатима, дочь моего сердца. – И пока Дахиба говорила о хирургическом вмешательстве или химиотерапии, Амира думала о другой помощи. Помощи Бога.
Мухаммед проскользнул в дом, и ему удалось пробежать через холл незамеченным. Он услышал громкие голоса женщин в большой гостиной – видно, что-то случилось– и пробежал по лестнице в свою комнату на мужской половине дома. После двухчасового пребывания в темном кинозале, рядом с перевозбужденными зрителями, после кадров с полуобнаженной и чертовски соблазнительной Мими он весь пылал. Он хотел обладать Мими! Мухаммед вырезал из журнала фотографию Мими, сел на кровать и стал разглядывать красоты длинноногой блондинки и ее яркое лицо с голубыми глазами в сиянии золотистых волос.