Улица Темных Лавок
Шрифт:
— Только точно, да? — Он подозрительно посмотрел на меня. — А почему все это вас так интересует? Вы им что, родственник?
— Да.
Я не мог удержаться и принялся разглядывать обложку. Дениз казалась тут несколько моложе, чем на фотографиях, которые уже были у меня. Ее шея наполовину скрыта листьями папоротника, в ушах серьги. На заднем плане виднеется ангел, вырезанный из дерева. Внизу, в левом углу, выведено миниатюрными красными буквами, выделяющимися на фоне черного болеро: «Фото Жан-Мишеля Мансура».
— Выпьете чего-нибудь? — спросил он.
— Нет, спасибо.
— Ну
— Вы очень любезны.
Я поднялся, не выпуская из рук журнала. Он шел впереди, расчищая мне проход, — у стойки народу стало еще больше. Он что-то бросил им по-фламандски. Мы с трудом пробрались к застекленной двери. Он открыл ее и отер пот с лица.
— Не забудьте мне его вернуть, ладно? — сказал он, показывая на журнал.
Он вышел со мной на улицу и затворил дверь.
— Вот, смотрите… они жили там, наверху… на третьем… — В окнах горел свет. В глубине одной из комнат я различил шкаф из темного дерева. Сейчас там другие жильцы…
— А в какой комнате вы ужинали?
— В той… слева…
Он показал на окно.
— А комната Дениз?
— Она выходила на другую сторону… Во двор…
Он задумчиво стоял рядом со мной. Наконец я протянул ему руку.
— До свидания. Я принесу вам журнал.
— До свидания.
Он вернулся в кафе. Он смотрел на меня, прижав к стеклу свое крупное красное лицо. Дым трубок и сигарет окутывал людей у стойки желтым туманом, и это крупное красное лицо тоже становилось все более расплывчатым, потому что стекло запотевало от его дыхания.
Стемнело. Как раз в это время Дениз возвращалась из школы — в том случае, если оставалась там делать уроки. Какой дорогой она шла? Откуда появлялась, справа или слева? Я забыл спросить об этом хозяина кафе. В этот час машины здесь проезжали редко, листва платанов образовывала свод над Аустерлицкой набережной. Сам вокзал, расположенный чуть поодаль, напоминал станцию какого-нибудь городка на Юго-Западе. Дальше за вокзалом — Ботанический сад, а за ним тень и тяжелое безмолвие Винного рынка придавали еще больше покоя этому месту.
Я вошел в дом и зажег свет на лестнице. Коридор, выложенный черно-серыми ромбовидными плитками. Металлическая решетка для ног. На желтой стене почтовые ящики. И тот же запах свиного сала.
Если я закрою глаза, подумал я, если сосредоточусь, сжав лоб пальцами, мне, быть может, удастся услышать далекий, очень далекий стук ее сандалий по ступенькам.
18
Но мне кажется, что впервые мы с Дениз встретились в баре отеля. Я сидел с человеком, изображенным на фотографиях, с Фредди Говард де Люцем, моим другом детства, и Гэй Орловой. Вернувшись из Америки, они жили какое-то время в этом отеле. Гэй Орлова сказала, что ждет подругу девушку, с которой они недавно познакомились.
Она еще только шла к нашему столику, а меня уже поразило ее лицо. Лицо азиатки, хотя волосы у нее были русые. Очень светлые узкие глаза. Высокие скулы. Довольно короткая стрижка. На голове забавная шапочка, вроде тирольской.
Фредди и Гэй Орлова попросили подождать
Мы не разговаривали. В ее очень светлых глазах вспыхивали временами зеленые искры.
19
«МАНСУР, Жан-Мишель. Улица Габриэль, 1 (XVIII). КЛИ 72–01».
20
— Извините, — сказал он, когда я сел за его столик в кафе на улице Бланш; по телефону он предложил мне встретиться здесь часов в шесть вечера. — Извините, но я всегда назначаю свидание где-нибудь в городе… Особенно в первый раз… Теперь мы можем пойти ко мне…
Я легко узнал его — он сказал, что будет в темно-зеленом вельветовом костюме и что у него седые, совсем седые волосы, подстриженные ежиком. Эта строгая стрижка никак не вязалась с длинными черными ресницами, которые он то и дело вскидывал, миндалевидными глазами и женственным изгибом рта: в плавной линии верхней губы была какая-то мягкость, в нижней — напряжение и воля.
Когда он встал, я увидел, что он среднего роста. Он натянул плащ, и мы вышли из кафе.
На бульваре Клиши он показал мне здание рядом с «Мулен-Руж»:
— В прежние времена я назначил бы вам свидание у Граффа… Вон там… Но его больше не существует…
Мы пересекли бульвар и двинулись по улице Кусту. Он ускорил шаг, бросая украдкой взгляды на зеленоватые бары на другой стороне улицы, и когда мы дошли до большого гаража, он уже почти бежал. Остановился он только на углу улицы Лепик.
— Извините, — сказал он, задыхаясь, — но эта улица навевает на меня странные воспоминания… Извините…
Он и в самом деле был напуган. По-моему, он даже дрожал.
— Сейчас станет лучше… тут все будет хорошо…
Он улыбался, глядя на идущую вверх улицу Лепик с рыночными прилавками и ярко освещенными продуктовыми магазинами.
Мы свернули на улицу Аббатис. Он шел спокойным, размеренным шагом. Мне хотелось спросить его, что за «странные воспоминания» пробуждала в нем улица Кусту, но я не хотел быть бестактным и, кроме того, боялся, что он снова так странно разнервничается. И вдруг, когда мы были уже у самой площади Аббатис, он опять ускорил шаг. Я шел справа от него. Когда мы переходили улицу Жермен-Пилон, я заметил, что он с ужасом оглядывает узкую улочку с низкими темными домами, круто спускавшуюся прямо к бульвару. Он изо всех сил сжал мне руку. Он цеплялся за меня, словно пытался спастись от созерцания этой улицы.
Я перевел его на другую сторону.
— Спасибо… Знаете… Все это так странно…
Он заколебался, вот-вот готовый разоткровенничаться.
— Я… У меня кружится голова всякий раз, когда я прохожу мимо улицы Жермен-Пилон… Я… Меня так и тянет пройти по ней… Это сильнее меня…
— Так почему бы вам не пройти?
— Потому что… улица… Жермен-Пилон… Тут когда-то… когда-то… было одно заведение… — Он запнулся. — О… — сказал он со смутной улыбкой. — Это так глупо с моей стороны… Монмартр очень изменился… Пришлось бы долго вам объяснять… Вы не знали прежнего Монмартра…