Улица Юных разведчиков
Шрифт:
– Видишь вон тех двоих? Ну, деда в кепке и рядом с ним – женщина.
Костик присмотрелся:
– А, в сатиновом платке?
– Не знаю, сатиновый он или какой… – неожиданно вздохнув, Рокотов снова пригладил вихры и, боязливо оглянувшись по сторонам, понизил голос:
– Они их этих… из раскулаченных. Дед Игнат – конюх в колхозе, а дочка его, Марья – учетчица. Вообще-то они такие… Бирюки! А тут вон что – пришли. Эх, Костя. Все же хорошие у нас люди, а? Где только Любку черти носят? Вот, наверняка, спит! Ей-то с Советской
– Да вон она! – углядев появившуюся из-за деревьев девчонку, Костик призывно замахал рукой, закричал. – Люба-а! Люб!
– Да не слышит она, – прервав, подмигнул Колька. – Бежим, встретим?
– Бежим!
Выбравшись из толпы, друзья протиснулись меж подводами и закричали уже вдвоем:
– Любка-а-а!
Девушка вздрогнула, прислушалась, вытянув шею. Большеглазая, стройненькая, с косами цвета меда и солнца, Любка всегда казалась Косте очень красивой. С первого класса еще… Да, собственно, почему казалось? Она и была красивой, и с этим в их седьмом классе были согласны все.
Вот и сейчас… Как идет ей это платье! Светло-голубое, в мелкий желтый цветочек. Поди, крепдешин, не какой-нибудь там ситец. Где только и достает… Впрочем, отец у девчонки – военный. А мать умерла. Давно, лет пять уже. Жалко. Одна бабушка осталась, мать отца. Здесь вот, неподалеку, жила, на Орловской. В бревенчатом доме с мезонином, и мезонин этот был целиком в распоряжении Любки.
– Ой, а я вас высматриваю!
– Плохо смотришь, ага!
Колька хмыкнул и смущенно потупился. Наверное. Застеснялся своих старых штанов, сапог нечищеных, вернее – просто грязных… Ну да, Фишовица – она Фишовица и есть. Откуда там чистоте-то взяться?
– Здравствуй, Люба, – вежливо произнес Костя. Сказал, и почувствовал, что краснеет. Ботинки ведь тоже нынче не почистил. Да и рубашка – застиранная почти что до дыр, и пиджачок какой-то кургузый. Одна мать у Костика – не пошикуешь. Впрочем, в те времена мало кто и шиковал, почти все жили трудно.
– Ну, что, поезд уже скоро. Давайте-ка на платформу пойдем! – Любка властно подхватила ребят под руки, правда, тут же замялась, подозрительно оглядывая толпу. – Да уж… Тут мы, пожалуй, не пройдем.
– Так в обход давайте! Ну, через сквер, – тут же предложил Рокотов. – Да побыстрей. Через пять минут уже и эшелон.
Люба недоверчиво прищурилась:
– Через пять минут? Все-то ты знаешь.
– Ну, не все… – Колька важно повел плечом. – Но, многое.
– Многое? – девушка ехидно улыбнулась. Кольку она поддевать любила, чего уж! А чтоб не важничал!
– Раз ты все знаешь, тогда скажи. «Рио-Рита» – это фокстрот или танго?
– Что еще за Рита такая? – обиженно напрягся Рокотов.
– Это, Кольша – танец, – Костик тоже решил вставить в разговор свою лепту. – Думаю, что фокстрот.
На самом–то деле, ничего он такого не думал. Музыкой – это вот только Любка увлекалась. У них дома и пластинки, и патефон был. Когда в классе огоньки устраивать
– Эх, парни, парни. Рио-Рита – это вообще-то пасодобль.
– Поня-атно! Буржуйский танец.
– Сами вы… Ну, что стоим-то? Пошли.
Друзья быстренько обошли вокзал, и очутились в небольшом сквере. Густые кусты акации и сирени скрывали сидевшего на лавочке человека в длинном плаще с накинутым капюшоном. Завидев ребят, незнакомец как-то нервно дернулся, глянул… Но, ничего не сказал. Лица его приятели не рассмотрели – все ж темновато было.
– Странный какой-то, – пробираясь к платформе, прошептал Рокотов. – И что там одному сидеть?
Костик согласно кивнул:
– Ждет чего-то, наверное. Подозрительный тип. Надо бы в милицию сообщить.
– Лучше патрульным.
– Да ну вас, – негромко засмеялась Люба. – Ну, сидит человек, и что? Может, от топы устал. Или – свидание там у него.
– Вот-вот – свидание. С вражеской агентурой!
Забравшись на край платформы, Колька протянул руку:
– Люб, давай…
Какие красивые у Любки туфли – вдруг подумал Костик. Настоящие «лодочки». Наверное, ленинградские. Фабрики «Скороход», модные. И белые носочки – тоже модные. Вообще, вся Любка…
– Кость! Ну, ты там что застрял?
Костик тоже забрался. Правда, не так ловко, как Колька. С натугой. Все же ГТО он только на третий разряд сдал. А вот Любка с Колкой – на первый.
– Стоять! – ударил по глазам луч фонаря. Внезапный, как молния и режущий, словно кинжал.
Начальник караула? Да нет. Просто обходчик. Китель, обмотки, седые усы.
– Кто такие? Куда? Зачем?
– М-мы пионеры, дяденька, – первой оправилась Любка. – Почти комсомольцы уже. А сюда пришли… За тем же, зачем и все!
– Ну, все-то – ясно, зачем. А вот вы… А ну-ка… А ну-ка, пошли!
С неожиданный проворством дядечка ухватил Кольку за ухо, явно намереваясь тащить «куда следует»…
Тут вдруг громко заговорило радио, точнее сказать – вокзальный громкоговоритель. Проинформировали:
– Товарищи, эшелон с эвакуированными из Ленинграда задерживается на два часа…
На два часа…
Рокотов, конечно, вывернулся. Да и обходчик – или кто он там был – на миг отвлекся, и ребята бросились со всех ног к стоявшим в тревожном ожидании людям. Затерялись, затерлись в толпе.
– А много народу-то! – начал было Колька, невзначай толкнув локтем высокого парня в сером добротном костюме – «паре», при белой рубашке и светлой пижонской кепочке. Парень оказался знакомым… но, так, шапочно. Раньше в одной с ребятами школе учился, а сейчас… работал, что ли, где. Звали его, кажется, Лаврентий. Или – Леонтий. Как-то так. Ну да – Леонтий. Леонтий Тихомиров.
– Ты что толкаешься-то? – оглянувшись, парень погрозил кулаком, красивое, как у какого-то знаменитого артиста, лицо его исказилось. – Сейчас вот, как дам!