Улица Юных разведчиков

Посняков Андрей

Услышав такие слова, Костя покраснел. Учился он, Костантин Рулев, хорошо, отлично даже. Но, как-то этого стеснялся, не любил выказывать на людях. Почему-то не хотел, чтоб его занудой-отличником считали. И так-то по праздникам выглядел, как маменькин сынок – короткие, по колено, штаны, матросская курточка. Мама старалась, да – единственного сына одевала, учила. Что же касается ГТО… ну, на третью ступень сдал –с трудом, правда. Но, что и говорить – старался!

– Вы это, ребята… – Костик покачал головой. Внезапно нахлынувшее волнение охватило его так,

что мальчишка не мог подобрать слова.

– Вы, вот что… Я сам, конечно, не верю, что… Но, если вдруг… Давайте все разом в партизанский отряд запишемся!

– Давайте! – радостно согласился Колька. – Ты да я… А Любку вряд ли возьмут!

– Это почему это не возьмут? Чем я вас хуже?

На следующий день, ранним утречком, друзья отправились в райком комсомола. Записываться в партизаны.

– Куда-куда? – изумленно переспросил комсомольский работник, серьезный круглолицый юноша. Полноватый, в серой чесучевой толстовке и старомодных круглых очках, он чем-то напоминал старорежимного приказчика. Аккуратный пробор, отпаренные до стрелок брюки…

– Да вы… вы что? Какие еще партизаны? Слова товарища Сталина забыли? Панику разводите! Да я… А ну, как фамилии, живо! Отвечать!

Тут зазвонил телефон. Черный эбонитовый аппарат, стоявший на заваленном бумагами столе.

Комсомолец тот час же схватил трубку, видать, давно ждал звонка. Дождался – вскочил, вытянулся, словно бы рапортуя:

– Алло… Да, я, товарищ Зуев! Слушаюсь, товарищ Зуев… Так точно. Будет исполнено, товарищ Зуев. Отчеты направим в самое ближайшее время.

Окончания разговора друзья дожидаться не стали. Потихонечку просочились в коридор – да только их и видели!

– Ну, вот, – оглядываясь на здание райкома – красивейший в городе особняк – разочарованно протянул Рокотов. – Говорил же – никто нас никуда не возьмет.

Ничего подобного Колька не говорил, просто сейчас вот выпендривался. Да и что было говорить-то?

Между тем, война неумолимо приближалась, давая о себе знать отдаленным гудом канонады. Все чаще появлялись над городом самолеты с черными крестами. Пока еще – разведчики. Прилетали и днем и ночью. Высматривали, шпионили, по ночам сбрасывали осветительные ракеты.

На каждой улице были дежурные, которые следили за порядком. Появились такие и на Новгородской, и на Советской, и даже у Кольки на Фишовой Горе. Туда же на Фишовую Гору, немцы сбросили бомбы! Наверное, ошибочно – чего там и бомбить-то?

– Хорошо, мы это… Яму выкопали на огороде, – волнуясь, рассказывал Колька. – Там и укрылись. Знаете, как страшно когда бомба летит? Воет так жутко… и кажется – будто прямо в тебя.

Эту фразу парнишка произнес неожиданно серьезно и тихо, без обычных своих ужимок.

Люба с Костиком слушали молча.

– Вообще-то они так себе бомбили, абы как, – все так же тихо продолжал Рокотов. – Их наши истребители от железной дороги отогнали. Летят такие… «Лапотники», ну юнкерсы, пикировщики… А тут наши! «И-шестнадцать».

Ка-ак вынырнут из-за облаков! Ка-ак дадут жару! Один «юнкерс» сбили. Он где-то у Попова озера упал.

– «Юнкерс-87», который еще «лапотником» называют. Ближнего действия самолет, – как бы между прочим промолвил Костя. – А фронт-то приближается, да.

О том, что немцы уже близко, знали в городе все. Невозможно было скрывать ни канонаду, ни постоянные авианалеты, начавшиеся с конца лета. Становилось ясно, что немцы рвутся к Тихвину. Захватить город любой ценой, замкнуть Ленинград вторым кольцом блокады. И тогда…

О том, что «тогда», старались не говорить и даже не думать.

С началом осени Любка все чаще ходила с подружками на вокзал и в школу, где разместился госпиталь. Тихвинские мальчишки и девчонки помогали раненым, под руководством взрослых брались за самую тяжелую работу. Разгружали санитарные поезда, набивали матрасы для раненых, мыли полы в классах, стирали бинты, писали под диктовку раненых солдат письма, выступали с номерами самодеятельности. Да всего и не сказать – с приходом войны дел появилось много, и дел – совсем-совсем не детских.

Приятели, Костя и Колька, все же упросились дежурить вместе. Ночью. Наблюдать за вражескими самолетами, а, точнее сказать, за осветительными ракетами, которые сбрасывали с самолетов на небольших парашютах. Вели разведку, ну и так – чтоб видно было – куда бомбить.

Дежурили на перекрестке Советской и Ленинградской улиц, неподалеку от здания НКВД, что размещалось в бывшем женском монастыре. Туда и должны были доложить, если что. Представитель райкома комсомола так и инструктировал, чтоб обращали внимание на всех подозрительных, да ни в коем разе не пытались кого-то схватить самим – сразу докладывали бы.

Пройдясь взад-вперед по улице – до моста и обратно – мальчишки уселись на бревно, лежащее у чего-то забора. Вытянули ноги, прислушались… Слышно было, как не так уж и далеко, на Фишовице подняли лай дворовые псы.

– Не, не на Фищовице это, – Колька навострил уши. – Поближе. Глянем?

– Погодь… Слышишь – гудят? – вскочил на ноги Костик. – Пикировщики, точно!

– Ночью? Скорей, просто бомбовозы. «Хейнкели»… Сейчас «лампочки» развесят.

«Лампочками» и еще «светильниками» ребята прозвали осветительные ракеты. Те, что враги сбрасывали с самолетов. Вот, как сейчас.

Бомобовозы гудели уже над самой головою. Вспыхнули, зависли над городом «лампочки»! А вот раздалась гулкая трескотня зенитного пулемета, прерванная разрывами падающих бомб! Похоже, бомбили вокзал… или где-то рядом.

– Шпалорезку бомбят, – авторитетно заверил Рокотов. – И железку.

Осветительная ракета вдруг вспыхнула совсем рядом ярким зеленоватым светом. Правда, в небе почему-то не зависла – пролетела пологой дугой!

– Ракетчик! – мигом сообразив, что к чему, парни настороженно затихли. – Диверсант!