Ультимат. Том 1
Шрифт:
— Больше никогда так не делай! Понял? — Галчонок только перестала плакать и очень строго посмотрела на дедулю: — Ещё хоть раз ночью сбежишь…
— Постараюсь не убегать. Ты же меня знаешь.
— Знаю. Поэтому — я поставлю на окна решётки! — блондиночка перевела жуткий взгляд «мамочки-гиперопекунши» на меня: — О! Ещё один… Фёдор Александрович! А идите-ка сюда на минуточку…
— Да мне и тут хорошо. — опасливо сглотнув, улыбнулся я, чувствуя себя Святославом — тем самым фиктивным хозяином Ириски, который едва не наделал
— А, вы… Всё-таки… подойдите.
— Фёдор Александрович… Придётся. — вздохнул Человек-Комета: — С Галчонком в таком состоянии лучше не спорить.
— Не, я просто вас привёз. А мне пора дальше. Столько дел впереди!
Увы, блондиночка ждать не стала и шустро подлетела ко мне, после чего стиснула в очень крепких объятиях:
— Спасибо, Фёдор Александрович… — тихо прошептала она: — Он вернулся только благодаря вам. Спасибо… Я не знаю, как это объяснить. Просто почувствовала… В общем, спасибо вам от всей души!
— Я не мог поступить иначе. Николай Константинович — мой друг.
— Понимаю. — Галчонок, наконец-то, отпустила меня: — А, что касается вашего беспечного поведения на заводе…
Вот теперь на меня вновь смотрела истинная «мамочка-гиперопекнуша».
— Ой, у меня телефон звонит… Увидимся утром! — увернувшись от очередного броска нашей озверевшей бухгалтерии, я быстро шмыгнул в «Мерседес»: — Валим! ВАЛИМ!!!
«Кабан» с рёвом стартанул со двора. Пускай профыркается дома… Не люблю я все эти «разборы полётов» на эмоциях.
— Чего это она? — удивилась Ириска с заднего кресла.
— Включила лютую мамочку, которая всех контролирует. Комета сказал, что для Галчонка в стрессовых ситуациях — это нормально.
— Ой йо…
А потом настало время второго типа девичьих слёз.
— Фёдор Александрович… — Сонечка выбежала к нам на встречу, когда мы прибыли на «Искру». Как я и думал — она не поехала домой, оставшись здесь: — Отец не берёт трубку! У него всё хорошо?
— Сонь… — вот это тот самый тяжелый момент, когда тебе надо сообщить. Сообщить то, от чего самому на сердце стало очень неприятно.
— Фёдор Александрович… — и без того белая, словно снег Сонечка стала ещё бледнее. Я лишь отрицательно покачал головой… А бедная девчонка поняла всё без слов.
Двенадцать секунд на переваривание. Когда в голове начинается буря… Мысли крутятся настолько быстро, что не позволяют тебе дышать. Виски пульсируют. А в ушах начинается тяжелый звон.
Полторы секунды ноющая боль идёт от мозга к сердцу. Ещё две секунды на то, чтобы вдохнуть… И последняя секунда самая страшная. Осознание.
Взрыв.
Толчок…
Твоё тело словно разрывает на сотни маленьких кусочков. Слезы наворачиваются сами. Ты даже не замечаешь, как в глазах всё поплыло. Организм изо всех сил защищает нервную систему. Затем звуковой сигнал… Но ты его не слышишь, потому что звон в ушах всё
А потом весь твой мир проваливается в бездну.
Того, кого ты любил больше всего на свете… не стало.
Сонечка медленно упала на колени. Я едва успел подбежать, чтобы приобнять её… «Пятьдесят пятые» не должны чувствовать. Они же живые мертвецы. Без эмоций. Без воли… Просто зомби, которые даже не живут, а существуют.
И вот это «бесчувственное зомби» сейчас сидела рядом со мной на коленях, заливая слезами мой испачканный белый полумундир… Вот они — живые и сильные эмоции. То, что делает человека человеком.
И мои самые нелюбимые девичьи слёзы. Слёзы горя и утраты…
Но, что самое отвратительное в такой ситуации — ты ничего не сможешь сделать словами. Ни-че-го… Утешение? Такому человеку оно не нужно. Соболезнования? В топку их… Когда адская душевная боль затмевает абсолютно всё — пожалуй, единственное, что может помочь, это объятия. Крепкие, тёплые и самые человечные объятия.
Из машины выпрыгнули абсолютно все, окружив нас с Сонечкой плотным кольцом.
Сострадание… Вот, что Мегард пытался удалить из нас. Что больше всего ненавидел в гуминитах и считал это высшей слабостью.
Этот старый идиот прекрасно помнил, что случилось с Мерлином… Только вот, он так и не осознал, что из гуминитов нереально убрать стремление к общности и единству.
Эх, не туда Всебог метил. Ой, не туда…
— Фёдор… — Сонечка посмотрела на меня очень жалобными глазами: — Я… Я не хочу домой. И одной мне оставаться… пока не очень. Можно я поживу у вас, некоторое время?
— Не вопрос. — сейчас я готов был хоть целый город для Сонечки отстроить. Лишь бы хоть, как-то поддержать её: — Как говорится: в тесноте, да не в обиде! Правда, девчонки?
Кира первой вернулась домой после заварушки. Она прекрасно понимала, что совсем скоро все приедут голодными и уставшими. Ну, и, конечно же, лишний раз продемонстрировать свои кулинарные таланты перед Фёдором было для охотницы только в радость.
Тем более, конкуренция оказалась ещё жестче, чем ей показалось на первый взгляд.
И ладно — секазная блондиночка из бухгалтерии хотя бы жила отдельно! Но все остальные «воздыхательницы» нагло переселились к Осокину на хату.
Ах да… Барышня-дворянка тоже пошла лесом! Как-то Иришка подслушала разговор, где Фёдор общался со страшим Артовым и ясно дал понять, что никакие отношения с Ксюшей его не интересуют. Уже хорошо! А-то уж больно молодая, красивая и богатая. Тут таких не надо… И без того, что не мамзель, то с приветом.
С приветом…
А, кстати! Если так подумать, то кто остался из претенденток на детородный орган Светлости? Вика — рыжая женщина-медведица. Красивая. Прыткая. В меру умная… И вечно жмётся к Осокину, словно он её игрушка! Отвратительно.