Улыбка гения
Шрифт:
Чего скрывать, да и сам он тогда упал духом, начал непрерывно болеть, доктора обнаружили туберкулез и надежд на выздоровление не обещали. Но он вопреки судьбе и предсказаниям докторов выжил, выкарабкался и даже закончил институт с золотой медалью.
Он редко вспоминал о тех давних событиях, но здесь, в Тобольске, они нашли лазейку в его памяти и, словно огни новогодней елки, вспыхнули яркими огоньками, высвечивая то одно, то другое испытание, которые ему пришлось преодолеть.
Добравшись до дома Корниловых, он поблагодарил Сыромятникова, просил заходить в гости, если он окажется в столице, а потом, поднявшись наверх и не застав хозяйку на месте, прошел в отведенную ему комнату, разделся и тут же уснул. Утром он должен был уезжать.
До
Он и себя ощущал, как эти башни, старым и ветхим и уже не способным противостоять всем трудностям, которые рождались сами собой, едва лишь стоило взяться ему за новое дело. И впервые в жизни он пожалел, что покинул родной город, окунулся в столичную жизнь, достиг, казалось бы, недостижимого. А вот теперь, когда вроде бы пора уже подводить итоги, ему почему-то вспоминались радостные детские годы… Но… он понимал, вернуться обратно в детство еще никому не удавалось. А потому нужно жить и ждать, когда тебя призовут туда, где давным-давно находятся все близкие и дорогие ему люди.
А Тобольск… он останется, как забытая в детстве игрушка, стоять все на том же месте, жить своей собственной жизнью и напоминать ему о том, что прошлое невозвратимо. И он низко поклонился растаявшему в утренней дымке призрачному городу, навсегда прощаясь с ним и всеми воспоминаниями, с этим городом связанными…
ЭПИЛОГ
Проехав после краткого пребывания в родном городе по ведущим уральским заводам, уже вернувшись в Петербург, он отчетливо понял: силы уже не те и придется отказаться от многих запланированных им поездок. Пора было подводить итоги. Итоги прожитой жизни. А то, что его жизнь подходит к концу, он видел все отчетливей. И в этом вопросе он был объективен и реалистичен. Вряд ли кто может со всей строгостью судить себя, чем сам человек.
И в то же время он не хотел казаться в глазах других дряхлым и немощным. Все так же ходил на службу, Анна Ивановна настойчиво уговаривала его отправиться на очередную театральную премьеру, ездил с визитами по министерствам, участвовал в различных заседаниях, чем ужасно тяготился, и мечтал хотя бы вечер провести за письменным столом.
При этом нет-нет да и вспоминал слова Пирогова, предрекшего ему долгую жизнь. Только вот он не сказал — до какой поры…
И вот в середине зимы очередная простуда окончательно подорвала здоровье Дмитрия Ивановича. Он понимал, ему остались считанные дни, а может, и часы, но не боялся предстоящего ухода в иной мир. Ему даже было интересно узнать, таким ли окажется этот мир, каким его рисуют себе большинство верующих людей. Он и здесь оставался исследователем, интересующимся всем, с чем сталкивался. Возможно, и там ему предстояло открыть что-то новое, ранее неизвестное, а потому он не жалел о прожитых годах, оценивая их по своим строгим законам. И хотя не все свои начинания он довел до конца, но тем, что сделано, он может заслуженно гордиться. Придут другие, может, то будут его дети или их внуки, пусть окажутся совсем незнакомые люди, но начатое им они должны продолжить и завершить. Он преодолел лишь несколько ступеней лестницы, ведущей в заоблачные научные дали. И он завидовал тем, кто придет после него.
Вспоминалась смерть отца. Тогда вокруг него собрались почти все дети. И верная жена, проводившая его до самой могилы. А вот он этого был лишен. Все его близкие, как назло, куда-то разъехались. А может, и к лучшему. Так, без лишних слез и причитаний, умирать даже легче. Хватятся, подумают, что он в очередной раз уехал из дома по делам, никого не предупредив.
По сути дела, он и прожил одиночкой, сам по себе, со своими мыслями и идеями. Иначе не получилось бы отдавать всего себя тому занятию, которое принято называть наукой. Да, наука — удел одиночек. И никак иначе. Ученый, словно роженица, являет миру новую идею,
Конечно, ему хотелось узнать, что будет завтра, через год, через десять лет, но он слишком устал от непрерывной борьбы, непонимания, чванства и тупости тех, кто не принимал его идеи. Хотя он понимал, иначе не бывает.
Был ли он счастлив все эти годы? Может быть, если вспомнить и воссоздать отдельные фрагменты из прошлого. Он плохо представлял себе, что значит быть счастливым. Богатым? Точно нет. Будь у него состояние, он бы наверняка пустил его на закупку новых приборов или на строительство судна для путешествий. Свою мечту побывать во многих странах он воплотил в старшем сыне, и тот даже совершил кругосветное путешествие. Вот тогда Дмитрий Иванович был счастлив, встретив сына после возвращения. Но сын так рано ушел из жизни и унес с собой это теплое чувство, оставив отцу лишь горечь воспоминаний.
Да, он радовался, как ребенок, встретив Анну, гуляя с ней между развалинами древнего Рима, проехав по Франции и Испании, наблюдая, как она делает наброски своих будущих картин. Но это длилось недолго. Праздное безделье его тяготило, делало вялым, притупляло мысли, гнало новые идеи, и он чувствовал свою никчемность и… одиночество, несмотря на то что кто-то рядом с ним радовался жизни.
Наверно, он был счастлив, когда работал, но вряд ли сознавал это. Нельзя заниматься чем-то важным и оценивать себя как бы со стороны. Он радовался, глядя на подрастающих детей. Но и это всего лишь короткие минуты, редкие вспышки, возвращающие в реальный мир. А потом снова опыты, расчеты, размышления и долгие сомнения в правильности выбора, когда нет и минуты, чтоб осознать, а счастлив ли ты.
И никто не ответит на этот вопрос, не занесет эти мгновения в таблицу, не составит график, не запишет столбиком цифры, из которых слагаются часы, дни, годы, прожитые им; не подытожит: вот столько-то времени он был счастлив, а все остальное — это просто работа, ожидание результатов, а то и пустые хлопоты.
Может быть, счастье сокрыто там, за порогом, отделяющим жизнь от смерти, через который он совсем скоро перешагнет и избавится от всех мучений и траты напрасных усилий, неопределенности и сомнений. Вдруг главная работа и новые открытия ждут его именно там и вся жизнь — лишь экзамен, экзамен на прочность? А может, всё не так, как он думает? Неужели и здесь нельзя обойтись без сомнений? На этот вопрос он не мог найти ответ…
Теперь он почти перестал улыбаться. Силился, но не мог, мешала какая-то неведомая ему сила. Может, потому, что пришлось столько преодолеть, выстоять, пережить? И вот теперь наступила расплата за многочисленные срывы, нетерпимость к ближним, категоричность суждений. Кто-то лишил его возможности уйти из жизни с улыбкой. Или это сделал он сам?
И когда он в последний раз открыл глаза и закрыл вновь, чтоб больше уже никогда их не открыть, улыбка вернулась к нему и уже не покидала…
…Прошло несколько десятилетий. И уже в годы советской власти на воду было спущено научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», где при погрузке была замечена отличная от прочих пассажиров фигура слегка сутулого мужчины с длинными волосами, до плеч, и давно нестриженной бородой. Он нес на плече допотопную деревянную треногу с закрепленным на ней каким-то хитроумным прибором, а в свободной руке портфель желтой кожи с бронзовыми застежками, из которого торчали свернутые в трубку чертежи. Впрочем, во время посадки на него никто особо не обратил внимания, но когда судно отплыло, то странного старика на нем, сколько ни искали, не обнаружили…