Улыбка гения
Шрифт:
— И кем его батюшка был? При университете служил или иную должность имел?
— Да нет, тот директором был народных училищ в Саратове. По слухам, изрядный служака, честный, наш Дмитрий Иванович, видать, в него пошел. Тоже никогда лишнего себе не позволит… Кстати, он должен был поступать после гимназии как раз в наш университет, он сам о том рассказывал. Зашли они с матушкой туда, а навстречу им господин Фукс, помнишь такого?
— Безусловно, он свою фамилию полностью оправдывает. Истинный лис, мягко стелет, да жестко спать. Тот еще немчура…
— Сам-то вы кто, господин Вагнер? —
Его собеседник слегка покраснел от смущения, но тут же нашелся что сказать в ответ, а потому, не задумываясь, выпалил:
— Не спорю, Вагнер переводится именно так, как вы сказали, любезнейший Александр Михайлович. Но, если позволите, разрешите узнать, а ваша нынешняя фамилия Бутлеров что означала в той самой фатерлянд, о чем вы только что упомянули?
На этот раз пришла пора краснеть Бутлерову, но он тоже не растерялся и парировал слегка раздраженным тоном:
— Коль речь зашла о моих предках, то отлично понимаю, что вы имели в виду. Действительно, «бутлер» с немецкого переводится, как «дворецкий». И что с того? Мало ли совпадений. Не стану отрицать, мои корни уходят в глубину веков. Но, замечу, мой батюшка, исконный русский дворянин, стоял в войне двенадцатого года в полку под началом того самого Багратиона, о котором мной только что было упомянуто. И не зря, скажу я вам. По крайней мере, в семье моей, к примеру, аптекарей, как у вас, отродясь не было. И добавлю, моя дворянская честь позволяет вызвать любого к барьеру, ежели тот человек усомнится или попробует как-то унизить моих предков. Рекомендую вам помнить об этом. Слышите меня? — повысил он голос.
Глава четвертая
За своим спором они не заметили, как в комнату вошел Менделеев и с интересом слушал их препирательство, улыбаясь в бороду и потирая по привычке руки…
— Полноте, господа казанцы, полноте… Время дуэлей минуло, хоть и мне довелось в том поучаствовать, не стану скрывать. Я, как погляжу, вы спорите, кто из вас больше русский, а в ком еще немецкая кровь осталась? Знаете, я почему-то даже не удивился, застав вас здесь. Казань не иначе как рассадник всяческих лжеучений, в чем лишний раз убедился. Так вот я вам скажу… Но не думал, что два исконных немца начнут лбами биться за русскость свою. Смех, да и только. Прекратите, даже не солидно как-то…
Спорщики при его виде стушевались и мигом забыли о своих обидах, попытались состроить приветливые лица, но у них это плохо получилось. Менделеев же, не дав им начать говорить, продолжил:
— Я вам тогда и о своей фамилии заранее сообщу, а то не ровен час как и ее коснется речь. Так ведь? Почему бы и меня тоже в немцы не зачислить? Других ученых мужей, по вашему мнению, кроме как из Германии или еще откуда-то, там быть не может. В кого пальцем ни ткни, на поверку или немец, или австрияк, или швед, или там датчанин.
Вот и «Менделеев» весьма смахивает на «Менделя» или на там «Мендельсона» какого. Не спорю, аббат Иоган Мендель в науку привнес открытие, кое
Чего стесняться такого родства, другой бы гордился, но мне вот, исконному русаку, подобная чепуха на ум не пришла. Пусть тоже немцем буду, так даже проще. Свой для вас и многих — и шабаш! Меньше шпилек бы получал, ровнее путь, не более.
Ну, чего стушевались, наверняка думали, рядили, будто мы с вами одной породы? Нет, что ли? Да не отрицайте очевидного. Коль взялись за самих себя, то про меня тем более вспомнили бы. Только вот разочарую вас, господа немцы казанские, немецкой или иной крови во мне и капельки нет. Батюшка мой по рождении Соколов был, а в семинарии ему для благозвучия дали иное прозвание, сделали Менделеевым. И ладно. Так что на этом спор ваш закончу, разбирайтесь сами, а меня приплетать к тому нечего…
Тут в комнату заглянул Александр Аксаков и на правах хозяина спросил:
— А вы, господа, что, не желаете участвовать в сеансе? Все уже расселись и вас поджидают. Дмитрий Иванович, вы у нас новичок, так что вам придется сидеть пока как зрителю, у стеночки. Это для вашей же безопасности. Кто знает, что наши духи могут выкинуть. Иные новички с испугу в обморок падают, отливать водой приходится, коль сразу за стол усядутся. Попривыкнуть надо, осмотреться. Думается, вы не в обиде на то?
— Я вам так скажу, не из обидчивых, попривык уже к разным разностям, всякого повидал. Да и нет у меня особого желания участвовать во всем этом. Зашел по приглашению старого знакомого поглядеть, когда узнал, что мои коллеги — не последние тут люди. — Он внимательно глянул на молчащих Бутлерова и Вагнера. — Что скажете, господа ученые? Ведите, показывайте чудеса свои…
Они молча прошли в центральную комнату и расселись на свои места: Вагнер сел у стены, а Бутлеров занял свободное место за столом. Видно, слава о причудах Менделеева быстро разнеслась среди присутствующих, потому что большинство из них с особым пристальным вниманием смотрели в его сторону, и лишь Юм сосредоточенно сидел, уставившись в пол. Рядом с ним стоял переводчик Максим и что-то шептал ему в ухо. Вошедший последним Аксаков, стоя, торжественно известил всех:
— Уважаемые гости и постоянные члены нашего собрания, прошу во время спиритического сеанса во избежание недоразумений не вставать, не производить лишнего шума, не перешептываться, потому как вызванные духи могут отнестись к этому агрессивно и наказать ослушников. А теперь начнем. — И он глянул в сторону сидящего в своем кресле Юма.
Тот кивнул, поднял обе руки вверх и произнес на немецком языке:
— Какого духа господа пожелают призвать? Высказывайтесь…
Переводчик тут же повторил его слова по-русски, и одна из дам, сидевшая за столом, видно, заранее приготовившая свою просьбу, откликнулась:
— Предлагаю вызвать дух Наполеона Бонапарта…
Менделеев не выдержал и громко фыркнул, но на него тотчас шикнули, и он, давясь смехом, прикрыл себе рот ладошкой, опасаясь, что его вообще попросят выйти.