Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь

Чемберлен Диана

– Ты ведь совсем не знаешь его, – возразила я. – Как же ты можешь говорить, что он не подходил мне? – Мне не хотелось спорить с ним – правда, не хотелось, – но эти слова вырвались у меня прежде, чем я успела одуматься.

– Я знаю, сколько ему лет, и пока это все, что мне нужно знать о нем, – ответил папа.

– Но это же до смешного неубедительно, – сказала я. – Ты ведь тоже на три года старше мамы.

– И если бы мне было семнадцать, а ей – четырнадцать, мы тоже не подошли бы друг другу. Мы узнали друг друга, только став значительно старше.

– К тому же ты был на девять

лет старше Амалии, – попыталась выдвинуть я очередной аргумент.

– Тогда мы оба уже были взрослыми, – возразил он.

– Ты мог хотя бы дать ему шанс! – воскликнула я. – Не его вина в том, что ему всего семнадцать лет.

– Молли, мы же уже решили этот вопрос, – строго произнес он.

– Нет, это вы решили его, – резко бросила я. – У меня даже не спросили, что думаю лично я. Мне просто пришлось согласиться с тем, что говорите вы.

– В данном случае да. Пришлось. Придется.

– По-моему, это ужасно несправедливо, – вставая, заявила я.

Он поднял на меня свои большие глаза. В них отражалось небо, и я впервые заметила такую потрясающую синеву.

– Я понимаю, что сейчас ты так думаешь, – заметил он, – однако…

– Ты сам всегда говорил: «Ах, Молли, скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь», – и твердил, как ты восхищаешься и гордишься мной, и все такое прочее, но ты не доверяешь мне, – запальчиво произнесла я. – Однако если ты так восхищаешься мной, то почему же не доверяешь мне самой разобраться в том, что подходит мне?

– Потому что тебе всего четырнадцать.

– Это жалкая отговорка! – Я шагнула к двери. – Мне больше нечего сказать.

– Молли! – окликнул он меня. – Погоди.

Я остановилась. Застыла на полпути. Зажмурила глаза.

– Я знаю, солнышко, что тебе это непонятно, – мягко произнес он. – Я тоже не мог понять этого в твоем возрасте. Но ты поймешь. Вот станешь постарше и поймешь. – Он немного помедлил и добавил: – Это лучшее, что я могу пока сделать.

– Теперь я могу уйти? – спросила я, взглянув на него.

В напряженном молчании я стояла там, пристально глядя на него и дожидаясь, когда он отпустит меня. Любой другой ребенок моего возраста мог бы просто уйти, но я не могла, казалось, сделать даже очередного шага в сторону двери.

– К разговору о твоих будущих детях… – наконец тихо сказал папа.

– Разве мы не закончили его?

– Не лишай себя удовольствия почаще обнимать их, – сказал он. – На тот случай, если когда-нибудь не сможешь.

Я поняла, что ему хочется, чтобы прямо сейчас я обняла его. Да, поняла, но не могла пока подавить раздражение и смириться. Пройдя мимо него, я отправилась на поиски Расселла, собираясь сообщить ему, что наш разговор на веранде закончился.

51

В тот вечер за обеденным столом мама пристально посмотрела на меня, и я испугалась, не собирается ли она сказать мне, что я уже достаточно взрослая и могу участвовать в сегодняшнем семейном собрании. Мне и самой не хотелось присутствовать при тех неизменно скучных разговорах, которые велись на их собраниях, и я особенно радовалась своему сегодняшнему отсутствию дома. Я уже приготовила аргумент в пользу того, что бабуля нуждается в моей компании, поскольку не придет к нам.

Вероятно, бабуле уже давно осточертели все эти разговоры о земле. И если она, как обычно, уснет около десяти часов, то наш тайный план отлично сработает, хотя, признаться, мысль о прогулке по темной дороге от дома бабули до леса слегка тревожила меня. Впрочем, ради встречи с Крисом стоило рискнуть.

Мама сегодня приготовила все самые любимые папины блюда: мясной рулет с картофельным пюре и подливкой. Казалось, правда, что сегодня его интересовала только еда. Расселл не взял себе даже тарелки. Все за столом были загадочно молчаливы, и я не знала, огорчен ли еще папа тем, как я вела себя на веранде, или даже злюсь ли я еще на него. С жутким страхом я думала, что мама, и папа, и Расселл постоянно наблюдают за мной, хотя не понимала, как это им удается. Я буквально чувствовала на себе их взгляды, но когда вдруг смотрела на кого-то из них, то выяснялось, что никто вроде бы не обращает на меня ни малейшего внимания. Мама больше вообще не смотрела в мою сторону. Не поднимая глаз от своей тарелки, она вяло трогала вилкой мясной рулет, но так и не съела ни кусочка. Папа, уже почти доевший свою порцию рулета, попросил Расселла добавить ему пюре. Потом он взглянул на маму.

– Ты ничего не ешь, – заметил он.

Когда она повернулась к нему, я поняла, что она пыталась улыбнуться, но в глазах ее блестели слезы. Что-то произошло?

– У меня нет аппетита, – ответила она, подвигая свою тарелку в его сторону. – Хочешь еще добавки?

– Нет, милая, – покачав головой, отказался папа. – Хотя все замечательно вкусно. Расселл, тебе тоже стоит оценить эту вкуснятину.

– Позже, – ответил он.

– Сделай мне одолжение, ободряюще пожми за меня руку моей взгрустнувшей жены, – попросил его папа.

Расселл и мама обменялись удивленными взглядами, но Расселл послушно наклонился над столом и накрыл своей ладонью руку моей матери.

Папа напряженно взглянул на нее.

– Ты сильнее, чем думаешь, – внушительно произнес он.

Повернув руку и действительно обменявшись рукопожатием с Расселлом, мама улыбнулась отцу, хотя ее слезы так и не исчезли.

– Я постараюсь запомнить это, – ответила она.

Если бы это был любой другой вечер, я обязательно спросила бы: «Что случилось?» До сегодняшнего вечера я осознавала, что грядущее собрание означает какие-то перемены. Неужели они собирались уступить дяде Тревору и все-таки продать ему нашу долю земли? Не потому ли бабуля не захотела прийти сюда? Сегодня вечером у меня не хватит терпения вести такого рода разговор. Я могла думать только об одном: о Крисе. Именно поэтому и мой кусок мясного рулета остался почти нетронутым.

Отпустив мамину руку, Расселл встал, чтобы убрать со стола папину тарелку. Я тоже встала.

– Мне надо собраться перед поездкой к бабуле, – сказала я.

У меня появилось ощущение, будто я выпила крепкий кофе, как в тот единственный раз в жизни, которого мне вполне хватило. Тогда у меня возникло такое чувство, будто внутри меня носятся бешеные белки.

– Обнимешь? – посмотрев на меня, спросил папа.

Немного подумав, я все-таки наклонилась и приобняла его. Моя обида еще не прошла.