Умершее воспоминание

совесть Логана.

— Когда будет время, — тихо произнёс Шмидт, — приезжай ко мне в «Погоню». Нам есть что обсудить.

Я проигнорировал это предложение и лишь сердито ему усмехнулся. Когда немец собрался уходить, я поднял голову и спросил:

— Эвелин точно в порядке?

Кендалл печально улыбнулся.

— Я же говорю, она несильно ударилась. Всё нормально.

Он ушёл тоже, и я, тяжело вздохнув, лёг на стол. Этим вечером со мной случилось то, чего не происходило уже долгое время: я исчез в своей ослепительной вспышке гнева. Что вызвало этот гнев? Опять же — то, чего не происходило уже долгое время: Джеймс

назвал меня больным. Наверное, это слово, реакция на которое у меня всегда была резкой и которое я не слышал уже давно, оказало на меня бешеное влияние. И причина была мне более, чем понятна. Глубоко внутри я чувствовал свою вину за то, кем я являлся по сей день, потому что очень хорошо понимал, что ответственность за всё это лежала исключительно на моих плечах. Эта вина представлялась мне червяком, сосущим кровь из моего сердца. Я признавал свою вину, признавал свои ошибки, вытекающие из моего тёмного страха, от которого я всё никак не мог избавиться. Я признавал вину — но простить себя не представлялось мне возможным.

Это и было третьим шагом на моём пути — прощение самого себя. Теперь мне казалось очевидным, что третий шаг есть сложнейший из всех, но мне предстояло убедить себя в том, что это — всего лишь шаг, это ещё не моя цель. И потому прощение самого себя, тяжёлое и чуть ли не невозможное, являлось для меня необходимостью. Не сделай я этого маленького шажочка — и мост, ведущий меня к моей цели, безвозвратно рухнет. А я должен достичь её! Потому что за ней счастье, за ней лёгкость, за ней невесомость и свобода.

Как глупо было обвинять в своём несчастье людей, находящихся рядом! Как глупо было тратить свои нервы на бессмысленную и бесполезную злобу! Неужели только теперь я действительно понял, что кругом я был сам виноват? Как столько времени я смог продержать себя в неведении?

Теперь мне казалось очень низким винить в измене Эвелин только её и Кендалла. Прежде всего был виноват я сам — это осознание пришло ко мне ещё несколько дней назад, но окрепло оно в моей воспалённой от мыслей голове только теперь. Конечно, я не исключаю их вины: они оба необъятно-сильно виноваты в том, что случилось! Но первоначальный, самый главный корень проблемы — я, я, я! И для того, чтобы простить Эвелин, я должен был простить себя.

Но как это сделать? Наверное, мне нужно было понять одну важную вещь: того, что случилось, уже не вернуть и не исправить. Да, в прошлом я сделал много ошибок, но ведь в том-то и дело, что они остались в прошлом! Впереди у меня будущее — светлое, безоблачное, счастливое и, главное, ещё не запятнанное. Неужели ради него я не готов отпустить то, что тяжёлым грузом тянуло меня вниз, вниз, вниз, вниз?..

— Чувак, — услышал я голос, словно лучом света пробившийся из темноты. Он будто вытолкнул меня наверх.

Подняв голову, я с трудом открыл глаза. Я сидел за столом в кухне ПенаВега, за окном уже было темно. Моя голова болела так, что даже переводить взгляд с одного предмета на другой было для меня невыносимой пыткой. Осторожно повернув голову, я увидел Джеймса. В руках у него были ключи от машины, глаза смотрели устало и будто с упрёком.

— Вставай, — бросил он мне и сделал шаг в сторону прихожей. В голосе Маслоу, вопреки его недовольному взгляду, звучало сожаление. — Уже поздно. Я отвезу вас с

Эвелин домой.

Он ушёл, и я, заглянув в прихожую, увидел свою избранницу. Она поймала мой взгляд, но ничего не сказала и даже не улыбнулась. Возникло ощущение, что все в этом мире были на меня обижены и что я теперь должен был у всех просить прощения.

Но первыми людьми, перед которым я собирался извиниться, были, конечно, Карлос и Алекса. Я нашёл их в прихожей и сразу же попросил прощения за то, что так ужасно повёл себя и испортил им этот день. ПенаВега с улыбками сказали, что я ничего не испортил, и я, не упустив возможность, ещё раз поздравил их с исполнением их общей прекрасной мечты.

В машине Джеймса мы ехали молча. Изабелла спала на переднем сиденье, я и Эвелин сидели сзади, и каждый отрешённо пялился в своё окно. Когда молчание показалось мне слишком затянувшимся, я подвинулся ближе к своей невесте и тихо сказал:

— Прости.

Она молча на меня посмотрела.

— Надо было тебя послушать, — прошептал я и обнял её одной рукой за талию, но Эвелин мягко отстранилась. — Я уже не знаю, как для меня лучше… В последнее время я творю столько разных глупостей, что просто не понимаю, как у тебя хватает на них терпения. Прости за то, что всё-таки выпил, что так некрасиво вёл себя перед остальными и… что толкнул, тоже прости. Тебе было больно?

— Меньше всего — физически, — ответила она, не глядя на меня, и я с сожалением зажмурился.

— О, любимая… — Я взял руку возлюбленной и поцеловал её, а потом у меня почему-то вырвалось: — Я просто испытываю твоё терпение, откровенно над тобой издеваюсь…

Эвелин взглянула на меня несколько испуганно, но ничего не ответила.

— Вы не возражаете, если сначала мы заедем к нам домой? — спросил Джеймс, обращаясь преимущественно к моей избраннице, а не ко мне. — Наш дом ближе. Изабелле нужно поспать, а когда она спит сидя, то неправильно дышит. Я только завезу её домой, и мы…

— Не переживай, — оборвала его Эвелин, — сделай всё так, как нужно, мы не возражаем.

Маслоу улыбнулся и, кивнув, широко зевнул.

— Ты устал, Джеймс, — сказала моя невеста заботливым тоном, к которому я даже начал ревновать, — может, тебе будет лучше лечь спать с Изабеллой?

— А вы с Логаном поедете домой на такси? Да я лучше…

— Пусть Эвелин и Логан останутся на ночь у нас, — сказала миссис Маслоу, повернув голову и сонно посмотрев на мужа. — Завтра вы всё равно хотели вместе обсудить список гостей для мальчишника, помнишь?

— О, Изабелла… Наверное, я должен был говорить тише. Мы тебя разбудили?

— Я не спала. Переднее сиденье слишком удобно для того, чтобы спать в нём.

Мой взгляд встретился со взглядом Джеймса в зеркале заднего вида.

— Если у вас не было планов на эту ночь… — сухо начал он.

— По-моему, это хорошая идея, — слабо улыбнулась моя спутница, не дав мне ничего сказать. Мне оставалось разве что только кивнуть.

Эвелин и Изабелла уснули почти сразу после того, как мы приехали, а я и Джеймс ещё некоторое время сидели на кухне. Мы почти не разговаривали и ещё ни слова не сказали о том, что произошло у ПенаВега. После долгого молчания первым заговорил он. Взяв листок и ручку, Маслоу сел напротив меня и принялся что-то записывать.