Умершее воспоминание

совесть Логана.

— Все люди проходят через трудности, — шёпотом сказала она. — Кто-то сразу опускает руки, не надеясь на собственные силы, но я верю, что ты всё выдержишь, Логан. Особенно когда ты женишься, я обещаю, семья станет для тебя бесконечным источником сил. Всё плохое забудется, вот увидишь.

Её слова закрались в моё сердце и словно заискрили его. Почему-то мне захотелось поверить в то, что у меня действительно всё будет хорошо, пусть не сейчас, но очень-очень скоро. Улыбнувшись, я взял руку Дианны и нежно поцеловал её.

— Я так рад, что я сегодня здесь, — высказал я свои мысли, — думаю, я действительно скучал по тебе, очень сильно.

Этот

вечер заставил меня понять кое-что очень важное. Вернее, я понял это уже ночью, когда лежал в темноте один и обдумывал всё, что произошло между мной и Дианной.

Тем, какой я сейчас, я был обязан только своему прошлому. Именно оно сделало меня таким, и этого уже было не изменить. Но главным событием, в корне изменившим всю мою жизнь, было моё расставание с Чарис. Её измена сделала из меня совсем другого человека, и именно благодаря ей я узнал, каково на вкус предательство. С тех пор разговоры и даже мысли о верности и измене стали для меня самым слабым местом, и поэтому удар, нанесённый мне Эвелин, оказался таким сокрушительным. Но что, если представить, что Чарис не было? Что, если представить, что с изменой я столкнулся впервые в жизни?

С того момента, как я узнал о поступке Эвелин, я только и делал, что осуждал её; я не могу спорить, что её поступок не достоин осуждения. Но почему я не старался понять её? Нет, конечно, я попытался сделать это в тот вечер, когда обо всём узнал, но в своём понимании я не зашёл слишком далеко. Очевидно, глубоко в душе я всё же осознавал, что везде была моя вина.

Боже, да разве не я сам дал ей повод? Разве это не я изводил её своими мыслями, бессмысленной ревностью и невыносимым поведением? И, наконец, разве не я обвинил её в нелюбви ко мне? Для Эвелин это стало последней каплей, как и то, что я решил оставить её одну в переломный для нас момент. Она не могла этого выдержать. Я задел её за живое, ударил по самому ценному, и она, конечно, захотела сделать ещё больнее мне в ответ. В этом поступке легко угадывалась её натура: после нашей ссоры Эвелин была слишком горяча, и эмоции, среди которых было неконтролируемое желание мести, сами понесли её в «Погоню». В тот вечер она не была беспомощна, как думал об этом Кендалл. Она вполне осознавала, что делала, а делала она именно смертельное оружие для моего сердца.

Эвелин знала, что Кендалл любил её, знала, что когда-то он был моим лучшим другом. Она хорошо понимала, что он не сможет ей ни в чём отказать, и потому придумала идеальный план мести. Она использовала Кендалла в качестве детали, необходимой для работы большого механизма. Я понятия не имел, испытывала ли она к нему жалость или ещё что-нибудь, но Шмидт на фоне всех этих обстоятельств выглядел просто жалким. Возможно, он с отчаянием отдался первой возможности стать ближе к своему объекту обожания, напрочь позабыв о дружбе со мной и о здравом смысле. А возможно, он осознанно пошёл на это, желая отомстить мне за все прошлые обиды и заодно поддержать образ холодного ловеласа, который он сам себе придумал. Но, как бы там ни было, в итоге он всего этого не выдержал и признался мне, совершенно не подумав о том, что будет дальше.

Но что Эвелин? Что она собиралась делать дальше? Я предполагал, что она в конечном счёте собиралась рассказать мне обо всём, в противном случае её смелый поступок был бы бессмысленным. Но возможно и другое: может быть, она хорошо понимала слабость Кендалла и ждала, что он не выдержит и сам во всём мне сознается, а ей даже не придётся себя утруждать. И она была

права: узнать об этом не от неё мне было в разы больнее… Но если она всё же сама планировала рассказать мне, то почему она до сих пор молчала? Я видел её мучения и понимал, из-за чего она страдала, но её молчание было мне непонятно. Эвелин лгала мне, и не столько измена, сколько ложь — именно эта ложь так глубоко меня уязвляла.

И, может быть, сегодня вечером мне захотелось сделать что-то Эвелин в отместку. Это желание было безумным и чисто инстинктивным, потому что оно выходило из старого, как мир, закона «око за око». Я обманул её, поужинал с чужой женой, зачем-то открыл этой чужой жене тайну, связывающую только меня и Эвелин, а потом чуть её не поцеловал…

Но не поцеловал. Почему? Я ведь так хорошо помнил своё стремление показать Эвелин, каково это — узнавать о неверности, страдать от ревности и обманываться в собственном доверии… Почему? Ответ был прост. Всё потому, что я не ненавидел Эвелин. Ещё несколько лет назад я услышал от своего отца очень умное выражение, которое запомнил, кажется, на всю жизнь: «Мужчины изменяют из ненависти, женщины — из любви». А я слишком, слишком любил её…

Бесконечная ночь, которую я провёл в размышлениях, блуждая среди своих безумных мыслей, сменилась долгожданным утром. Я лежал в своей постели, глядя в потолок, и чувствовал, что во мне не оставалось сил даже для того, чтобы просто закрыть глаза. Но эта усталость была даже приятной: я всё-таки преодолел второй шаг, а это значило, что я стал ещё ближе к своей цели. Пусть я не смог понять Эвелин до конца и всё ещё злился на неё за её обман, но всё же я был несказанно рад видеть её, когда она приехала домой в седьмом часу утра.

— Ты уже не спишь? — спросила моя невеста с усталой улыбкой. Я видел, что она очень устала, но Эвелин всегда старалась скрыть это за хорошим настроением.

— Ещё даже не ложился. Тебя ждал.

— Меня? — с удивлением переспросила моя избранница, расстёгивая пуговицы на блузке. — Зачем?

Я не ответил и осторожно погладил Эвелин по волосам; она наблюдала за мной, в изумлении приподняв одну бровь.

— Хочешь, я приготовлю что-нибудь? — спросил я.

— Нет, ты же знаешь, я стараюсь не есть перед сном. Ты сам уже завтракал?

— Я же сказал, я ждал тебя. Значит, ляжешь спать?

Она, удивлённо глядя на меня, покивала.

— Я тоже лягу, — почти шёпотом проговорил я. — Только давай сначала поговорим кое о чём?

— Логан, — покачала головой моя возлюбленная, на секунду прикрыв глаза, — почему ты такой странный? Что-то случилось?

— Да.

Эвелин стала такой бледной, что сначала мне даже показалось, что она упадёт в обморок. Моя невеста набрала в лёгкие побольше воздуха и всё же устояла на ногах. Она была испугана и вместе с тем взволнованна. Чего же ты так испугалась, милая?

Когда мы легли в постель, я вздохнул и, закрыв глаза, сказал:

— Этим вечером я виделся с Дианной.

Я не видел реакции Эвелин, но точно знал, что в её душе смешались все чувства: она была одновременно рассержена на меня, но в то же время невероятно рада тому, что я заговорил не об этом.

— Ты сказал, что весь вечер будешь дома, — проговорила она.

— Я знаю…

— Зачем тебе было так делать? — повысила голос моя возлюбленная, и я почувствовал себя нашкодившим мальчишкой, стоящим перед рассерженной мамой. — Зачем ты это сделал? Особенно после того, как я сказала тебе… как рассказала тебе обо всём!