Умирающий пациент в психотерапии: Желания. Сновидения. Индивидуация

Шаверен Джой

Тема умирающего пациента на материале единичного случая исследуется в нескольких книгах, и значение этих книг, возможно, отчасти состоит в том, что процесс написания включил в себя процесс индивидуации самого психотерапевта. Описывая в своей книге переживания двадцатилетней давности, Уилрайт (Wheelwright, 1981) рассказывает во всех подробностях о том, как коллега попросил ее поработать с замужней тридцатисемилетней женщиной с диагнозом «рак». В то время Уилрайт было 60 лет. Она пишет, что эта проблема заинтересовала ее по профессиональным и личным причинам и что работа была похожа на проект взаимного исследования. Направление к психотерапевту было выдано после постановки диагноза, и задача Уилрайт заключалась в том, чтобы помочь пациентке «справиться с процессом индивидуации» (там же, p. 8). Эта задача отличалась от задач семейных терапевтов и других профессионалов, поглощенных решением существенных

проблем внешнего мира. Уилрайт не только описывает ограниченный характер анализа, но и передает несомненное чувство любви и ощущение горя, причиняемого ухудшением физического состояния пациентки. Она полагает, что полезной для женщины в подобной ситуации могла бы оказаться работа с женщиной-аналитиком.

В книге Боснака (Bosnak, 1989) также описывается единичный случай анализа больного СПИДом. Аналитику и анализанду было немногим более тридцати лет. В книге воспроизводится трагическое осознание терапевтом того, что пациент его никогда не выздоровеет. Работа сосредоточилась на сновидениях пациента, а психотерапевтические отношения – на регистрации, сообщении и амплификации сновидческих материалов. Анализанд перебрался в город, где проживал аналитик, чтобы работать с ним. Боснак был открыт для воздействий на его собственную жизнь, что свидетельствовало о мощном влиянии, которое подобный пациент мог оказать на аналитика.

В исследовании Уланов, проведенном на материале единичного случая (Ulanov, 1994), рассказывается о том, что первые симптомы рака появились у ее пациентки Нэнси, замужней женщины около сорока лет, когда она уже собиралась закончить курс шестилетнего анализа. Когда опухоль головного мозга вызвала нарушения в речевых функциях, Нэнси стала рисовать картинки, которые впоследствии были включены в книгу. Между Уланов и Нэнси возникла тесная связь. Автор писала: «В случае Нэнси я как психотерапевт впервые столкнулась со смертью… Тем не менее благодаря длительной работе, которую мы совместно проделали и продолжали выполнять, благодаря кротости, стойкости и постоянному стремлению Нэнси добраться до сути ее обстоятельства тронули меня до глубины до души так, как это редко бывало в других случаях» (там же, p. 91).

В упомянутых книгах не только выражается чувство любви, которое, несомненно, присутствует в терапевтических взаимодействиях, но и рассматриваются реальные проблемы, связанные с рамками терапевтического процесса. Особого внимания эти проблемы требуют в тех случаях, когда медицинские вмешательства, ухудшение состояния пациента и встречи с членами семьи вызывают нарушения в структуре аналитического процесса.

Две рассматриваемые ниже журнальные статьи были написаны психоаналитиками. Интересно отметить, что теоретические разногласия авторов не повлияли на то, что в том и другом случае структура аналитического процесса была адаптирована. Это объясняется тем, что, независимо от теоретической ориентации аналитика, наступает момент, когда пациент уже не может приезжать на консультации и единственной альтернативой адаптации структуры тогда является прекращение анализа. В зависимости от физического состояния пациента и характера терапевтических отношений эта проблема в каждом случае решается по-разному. Различия в теоретической ориентации исчезают, когда аналитики сталкиваются с гуманной задачей сопровождения умирающего.

Минербо (Minerbo, 1998) обсуждает относительные достоинства аналитического процесса, ограниченного сеттинговыми рамками, по сравнению с поддерживающей психотерапией. Автор пишет о том, что ее пациентка заболела раком на пятом году восьмилетнего анализа. Вначале пациентка, сорокавосьмилетняя замужняя женщина и мать троих детей, посещала аналитические консультации. Однако спустя семь лет она оказалась полностью прикованной к постели. Тогда и было принято решение о замене аналитических консультаций общением по телефону. Минербо больше никогда не видела пациентку, но анализ продолжался по телефону шесть месяцев по три раза в неделю вплоть до дня, предшествовавшего смерти пациентки. Таким образом Минербо избавилась от тяжелой необходимости быть свидетелем ухудшения физического состояния пациентки. Это означало, что в некоторые моменты она отвергала состояние пациентки, а в другие моменты ее полностью захлестывали эмоции.

Пациенткой Макдугалл (McDougall, 2000) была сорокалетняя мать двоих детей, которая обратилась к ней с некоторой настойчивостью после постановки диагноза рака. Хотя прежде им вместе не доводилось вместе работать, за несколько лет до этого случая пациентка однажды проконсультировалась у Макдугалл и, очевидно, запомнила ее. На первой аналитической консультации, положившей начало трехлетнему анализу, пациентка высказала свои опасения относительно приближающейся трансплантации костного

мозга, которая обрекала ее на трехнедельное пребывание в одиночестве в стерильной палате. Макдугалл предложила ей участвовать в аналитических консультациях по телефону, впоследствии их было разрешено проводить и во время перерывов в лечении. Позже во время перерывов и в выходные дни для продолжения аналитического процесса стал использоваться аппарат факсимильной связи. Макдугалл согласилась на такое общение, так как явно была тронута затруднениями пациентки. Она считала, что тем самым поможет скорректировать негативные впечатления пациентки от общения с ее матерью, которые приравнивала к заболеванию раком. «Поскольку рак представляется в виде смертельного врага, который находится внутри нашего тела, он без труда приравнивается к представленной в фантазии “внутренней матери”, которая нападает на свою дочь изнутри» (там же, p. 47). Хотя Макдугалл и полагала, что психоанализ не способен исцелить от рака, она утверждала, что:

Благодаря исследованиям и подробному описанию характера проекций, фокусирующихся на раке… получено много данных в поддержку предположения, что при оказании соматической и психической поддержки шансы пациентки на выживание существенно возрастают (там же, p. 48).

Имела место и сильная эротическая связь, которая была истолкована Макдугалл в терминах психологии развития как любовь девочки к своей матери. Очевидно, по мере приближения смерти пациентки давление эроса и жизненной силы быстро возрастало, и это обстоятельство, по-видимому, свидетельствует об активном воздействии психики на процесс индивидуации. Пациентка должна была вернуться к жизни прежде, чем умереть.

Примечательно, что в четырех из приведенных выше случаев аналитик и пациент были женщинами. Знаменательно также то, что эти пациентки были замужем, и мужья принимали в их судьбе активное участие. Эта ситуация отличается от случая пациента, описанного ниже. Так же, как и у анализанда Боснака, у пациента в то время не было партнера, и поэтому аналитическое партнерство заняло центральное место в его жизни. Образование пары мужчина – женщина усилило эротический перенос, в котором инфантильная регрессия поначалу была неотличима от гетеросексуальной страсти.

Похожая эротическая интенсивность, по-видимому, констеллировалась в случае, который был описан терапевтом Ли (Lee, 1996), использовавшим музыку. Ли описал свою работу с музыкантом, заболевшим СПИДом. Необычность, а возможно, и противоречивость его книги заключается в том, что к ней прилагаются записи на компакт-диске игры пациента на пианино во время аналитических сессий. На одних занятиях терапевт и пациент вместе играют в четыре руки, на других пациент играет, а терапевт слушает его. Ясно, что такая игра не была терапевтическим взаимодействием, но не менее ясно и то, что границы этого взаимодействия подвергались предельной проверке любовью, возникшей в процессе терапии. Пациент Ли, как и мой пациент Джеймс, был холостяком, и жизни его не хватало наполненности. Ли пишет, что приближающаяся смерть вызвала у пациента интенсификацию процесса индивидуации, и тогда аналитик отказался от терапевтической установки и согласился удовлетворить просьбу пациента относиться к нему по-дружески. Действия терапевта в ответ на просьбу пациента с учетом обстоятельств его болезни можно истолковать в аналитических терминах как отреагирование. Этот случай служит примером тех потрясающих противоречивых эмоций, которые могут возникать у аналитика при взаимодействии с тяжело больным пациентом. Таким образом аналитик вовлекается в архетипически заряженное состояние, при котором трудно сохранить рациональное мышление. Особенно огорчительным для аналитика является то обстоятельство, что пациент не прожил свою жизнь во всей полноте или умирает относительно молодым. Более того, когда у пациента нет партнера, на плечи аналитика ложится дополнительное бремя и ему трудно противиться желанию отказаться от аналитической установки.

Сказанное приводит к серьезным вопросам относительно завершения терапии тогда, когда пациент умирает. Ясно, что не существует никаких правил, и, как мы уже убедились, каждый случай необходимо оценивать в определенный момент и при полном знании рассматриваемой ситуации. В одних случаях установление дружеских отношений с пациентом может оказаться наиболее эффективным терапевтическим решением, а в других случаях, когда работа представляется аналитику завершенной, наиболее приемлемым может оказаться дистанцирование. В случаях, описанных Уилрайт, Боснаком, Уланов, Минербо и Макдугал, и в случае, обсуждаемом в этой книге, продолжение психотерапии до полного завершения может оказаться в интересах пациента. Однако поскольку нет правил и конкретных указаний, решение в каждом случае должно приниматься отдельно.