Умножающий печаль
Шрифт:
Мы плавно проходили три стадии опьянения, о которых нас предупреждали еще в школе — стеклянный, оловянный, деревянный.
Домой попал под утро, полуживой. Крался по коридору, как диверсант, конечно, что-то с грохотом опрокинул, и мама, выглянув на шум, сказала восхищенно-весело:
— Ой, сынок, какая на тебе красивая жилетка!
Плащ где-то потерялся по дороге. На празднованиях, посвященных ему.
Осталась от него на память невыразимой красоты подстежка благородных цветов радуги, сорванной c неба пьяным
Пролетел я. Вышло так, что променял я компьютерные миллионы на свитку, да и ее черт в преисподнюю унес.
Смешно сказать — Серебровский таки провернул при помощи Кота операцию с компьютерами, миллионы стали реальностью, и Хитрый Пес заложил начало своей сегодняшней империи. После компьютеризации началась ваучеризация, потом приватизация и окончательная долларизация всей страны.
А я по-прежнему жалел о потерянном плаще неземной красоты больше, чем о том, что меня не взяли в компаньоны неслыханного бизнеса.
Наверное, я бы и сам не пошел в бизнес. Как правильно заметил однажды великий пролетарский письменник — рожденный ползать летать не может.
Летать мог только крылатый конь Пегас. Но он был не верный, а капризный, своенравный и злопамятный.
Хитрый Пес сказал очень давно, что ценит меня не за деловитость. Надо бы при случае спросить — а за что?
А он скорее всего ответит мне так же, как сказал минуту назад какому-то шустрому мальчонке-журналисту:
— Все, что выгодно мне, — выгодно России! Это и есть мое мироощущение — здесь, сегодня, сейчас…
Кот Бойко: моя любовь
— Не стой в дверях, как рассыльный, — засмеялась Марина. — Иди сюда…
И покатились, серебряно зажурчали шарики у нее под языком.
— Точите нож, мочите солью кнут, — предложил я осипшим голосом.
— Ну нет! — покачала Марина головой. — Как ты говорил раньше — давай я тебя покиссаю… Не чужие все-таки…
Не обняла, не прижалась, почти ко мне не притронулась — потянулась на цыпочках и чмокнула в щеку. По-товарищески, по-братски. Без всякой туманящей голову страсти, мешающей жить, никому не нужной чувственности, так сказать, без неуместной между чужими сексуальности.
Эх, Марина, просил ведь тебя — не оглядывайся на горящий Содом! Мой сладостный соляной столп.
Держал ее осторожно за плечи, смотрел в это лицо — мое проклятие, мое благословение, чертову усмешку, ангельский приветик, удивительный лик богородицы, вышедшей на панель. Волшебная навесная печать-кустодия на свернувшемся свитке с прописью моей судьбы.
Женьшеньщина моя.
Столько мечтал сказать, а увидел и спросил глупость:
— Как живешь?
— Фантастика! Картинки с выставки! — прищурилась Марина. — Слышал, наверное, в губернаторши я нынче подалась!
— А если моего друга в губернаторы не возьмут?
— Типун тебе на язык! Тогда мне конец —
— А чем плохо? — спросил я серьезно. — Сидишь ты, старуха, у разбитого корыта, а тут и я иду с большой рыбалки, старик победитель, с главным призом — аккуратно вырезанной дыркой от бублика…
— Я-то все время думала, что Сашка и есть ведущий наш старик рыбак, — усмехнулась Марина.
— Нет, Марина, Сашка не рыбак. Он у нас золотая рыбка…
— Ага, интере-е-сно, — протянула Марина. — Итак, я у разбитого корыта, ты с дыркой от бублика. Как говорит мой умный муж, надежный инвестмент в будущее! Что происходит?
— Начинаем сказку сначала…
Марина долго смотрела мне в глаза, потом обняла меня, прижала мою голову к груди, быстро, волнуясь, чуть картаво сказала:
— Кот дорогой, ты ничего не понял! Мерзкая старуха и золотая рыбка — это один и тот же персонаж! Старуха всю жизнь обманывала его… Рыбка уплыла, когда старик устал мечтать…
— Марина, я никогда не устану мечтать о тебе, — сказал я шепотом, и острая нежная сила вздымала и раскачивала меня, и я летел без памяти и направления, как воздушный змей. — Без тебя жизнь не пляшет… Для меня ничего не изменилось… С первого дня…
Она оттолкнула меня.
— Перестань, Кот! Все ушло! Жизнь изменилась! Мне ни с кем не было так хорошо! Поздно начинать сначала! Никогда не взойдет солнце с запада…
— И не надо! Давай остановим его в зените, — предложил я.
А она медленно, грустно покачала головой:
— Ничего у нас с тобой не получится, Кот. Мы оба живем на одолженное время.
— Что ты говоришь, любимая? Ты раньше никого и никогда не боялась…
— А я и сейчас никого не боюсь. Когда я была маленькая и мне снилось что-то страшное, я во сне расправляла руки и улетала от своего страха, как птица…
— Ты перестала летать?
— Мне кажется, я больше не опускаюсь на землю. Приснился волк и съел мой сон.
— Может быть, это прекрасно?
— Нет. Это не свободный полет, это призрачная легкость сомнамбулы. Ты ведь сам всегда говорил: жизнь — это не то, что с нами происходит, а как мы к этому относимся.
— Тебе нравится твоя жизнь? — спросил я серьезно.
— Она мне безразлична, — пожала Марина плечами. — Жить стало неинтересно до рвоты… Я знаю, что до самой смерти со мной не произойдет ничего интересного.
— Давай, любимая, побежим к горизонту, — сказал я неуверенно. — Там, впереди, за этой воображаемой линией может оказаться тьма интересного…
Марина засмеялась:
— Кот, а почему горизонт всегда впереди? Почему горизонта не бывает позади? Мы ведь можем бежать с тобой лишь назад. У нас с тобой было такое прекрасное вчера, что наше завтра может быть только хуже…