Умолкнет навсегда
Шрифт:
М. де Сервантес. Книга эта воздействовала самим своим существованием. Это действительно так.
Телло де Сандовал. Сознайтесь же: вы ее прочли. Вам ее перевели. Впрочем, что я говорю? Вы прочли ее по-арабски!
М. де Сервантес. В то время я не знал арабского. И как вы не понимаете: содержание книги значило куда меньше, чем сама книга!
Телло де Сандовал. Но содержание книги — это и есть книга!
М. де Сервантес. В таком случае все марксисты читали Маркса, а все христиане — Евангелие.
Телло
М. де Сервантес. В каком-то смысле — да. Эта случайная книга, попавшая к нам из рук случайного крестьянина, оказалась семенем. Посевом.
Телло де Сандовал. Потому что в ней содержалось послание. Рыцарские россказни были только кодом. За книгой скрывалась другая книга.
М. де Сервантес. Потому что она вселяла надежду, что Дульсинея еще жива. (Показывает на Тасита). Найденная в степи книга была важна тем, что ее еще не сожгли.
Телло де Сандовал и Мигель де Сервантес исчезают.
Санчо. Какой дорогой, дон Тасит? В каком направлении? Вы не забыли, что мы заблудились? И что того, кто мог бы нас вывести, вы самолично прогнали вашей шпагой?
Тасит. Направление не имеет значения. Нам явится Дульсинея. Вперед!
Декорация 5. Камера в тюрьме Аргамазилла дель Альба в 1587 году. Тюремщик убеждается, что Тасит еще дышит.
Сервантес. Сколько нужно дров, чтобы распорядиться судьбой человека?
Тюремщик. Достаточно одной дубины.
Сервантес. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
Тюремщик. Понадобится один старый дуб целиком, если вы хотите, чтобы от человека не осталось и следа.
Сервантес. А от него останется что-нибудь?
Тюремщик. Нет, если я сам возьмусь за возведение костра. Видите ли, дон Мигель, в этом деле главное — воздух. Если воздух не циркулирует между бревнами, вы получите останки. Разумеется, обугленные, неузнаваемые, врать не буду, но все же останки.
Сервантес. А ты, что, умеешь найти общий язык с воздухом?
Тюремщик. Дон Мигель, вы же видите, какое место мне уготовила судьба. Но у каждого должна быть возможность гордиться своим делом. Честному человеку необходимо сохранить хоть крохи достоинства.
Сервантес. Открой мне свой секрет. Маловероятно, что у меня будет возможность им воспользоваться.
Тюремщик. Вязанка хвороста между рядами дров. Но только не тростник и не ива, понятно? Лучше всего добрая веточка настоящего, сухого, как в метле, орешника. Пламя лижет его так усердно, как коза — соль. И в результате — никакой копоти. Тело воспаряет, и огненные ангелы уносят свою воздушную добычу.
Сервантес. Это мучительно?
Тюремщик.
Сервантес. Вот тридцать дукатов. И завтра ради него не экономь на хворосте.
Тюремщик. Благодарю, дон Мигель. Ради него я и так бы сделал все, как надо. Вы увидите, он не задержится.
Сервантес. Я увижу?
Тюремщик. Завтра же воскресенье, аутодафе должно быть совсем небольшим. Обычно мы делаем такие прямо во дворе, под вашей амбразурой в стене.
Декорация 1. В степи. Мигель и Санчо тихонько бредут. Тасит следует за ними на некотором расстоянии, неся книгу, как рыцари носят свой щит.
Санчо. Подумать только! Отвалить пять дукатов за кучу бумаги, которая приведет нас прямиком в тюрьму!
Мигель. Некоторые люди, Санчо, обладают талантом притягивать несчастье.
Санчо. Что мне за дело до «некоторых людей»? Это вас, вашу молодую особу доверил мне ваш папенька. И меня будет лупить он смертным боем, если с вами, не дай бог, что случится. Почему бы не прочесть эту проклятущую книгу и после не бросить ее в огонь, пока она нас самих не довела до костра?
Мигель. Я не знаю арабского.
Санчо. Вы-то не знаете, но дон Тасит ведь доктор (Поворачивается к Таситу). Дон Тасит, почему бы вам не прочесть книгу?
Тасит. Я знаю, что в ней написано.
Санчо. Отлично. В таком случае я разжигаю костер, и долой все переживания!
Тасит. Мигель, могу я на вас опереться?
Мигель(Таситу). Плохо с ногами?
Тасит. С глазами.
Мигель. Они видят?
Тасит. Фрагментарно. Мое зрение заикается. Я вижу мир через окно мельницы, крылья которой вращает ветер. Какое- то мгновение виден пейзаж, потом белая молочная завеса, снова мгновение пейзажа, и снова — белизна.
Мигель. Чей злой умысел…?
Тасит. Оставьте. Ту половину мира, которая остается вне поля моего зрения, я просто не желаю видеть.
Пауза.
Мигель. Раз вы знаете эту книгу, скажите, что говорит она о Дульсинее?
Тасит. Она говорит о Дульсинее, не говоря о ней.
Навстречу нашим путникам идет монах бенедиктинец в сопровождении двух Обращенных. Они одеты в традиционные «санбенито» цвета глины с изображенными на груди андреевскими крестами и заостренными книзу языками пламени, символизирующими покаяние. Каждый из Конверсос несет Андреевский крест, огромный и симметричный, как крылья мельницы.