Умри со мной

Форбс Элена

— Значит, из паба она ушла одна? Без него?

— Ну да! Подхватила свою куртку и сумку да и дала деру, пока он застрял у стойки. Со смеху помрешь!

— За ней следом никто не вышел?

Стэнсфилд помотал головой:

— А потом вернулся от стойки этот перец и сидит себе, дожидается девчонку, дергается как на раскаленной сковородке. Я прям со смеху чуть не помер. Она ж возвращаться-то не собиралась, ага? Так что подгреб я сюда и уселся на ее место. А этот говорит: «Тут кое-кто сидит». Гонор-то из него так и прет! — Стэнсфилд насупился и вздернул подбородок, видимо стараясь изобразить

«пижона» и его высокомерный тон. — А я ему в ответ: «Тебе, приятель, очки требуются, да посильнее. Нету тут никого, никто не сидит». Ему целая минута потребовалась, пока он просек что к чему. И нельзя сказать, чтоб он стал довольный такой, предовольный, когда до него доехало, что она слиняла.

— Он что-нибудь еще говорил?

С минуту Стэнсфилд усиленно думал, заодно прикончил пиво и с громким стуком опустил на стол пустую кружку — как точку поставил. Откашлялся, словно в горло ему что-то попало.

— Еще пинту? — улыбнулся Уайтмен.

— Не против, — кивнул Стэнсфилд, — особенно, если угощаешь ты, приятель. Куда как приятно содрать чего разок и со старины Билла. [6]

— И что же он сказал, мистер Стэнсфилд? — повторил вопрос Тарталья, когда Уайтмен ушел к стойке.

6

Полиция (сленг).

Стэнсфилд вольготно закинул мускулистые руки на спинку дивана, устраиваясь поудобнее:

— Выдал какую-то брехливую историйку насчет того, будто девушке стало плохо, что-то такое. Но ясно же как день, что на самом-то деле случилось. Не по душе ей пришелся этот гонористый козел, и все дела.

— Что произошло потом?

— Он тоже отвалил. Вылетел из бара. Молнией сиганул, да еще сальцем мазанутой.

— В какую сторону он направился?

— Без понятия, — покачал головой Стэнсфилд. — Тут Таня подрулила. Это моя птичка. И после того я уж ничего не помню, что было. — И он широко улыбнулся Тарталье, продемонстрировав несколько зияющих прорех в зубах.

— Нам нужно будет взять у вас, мистер Стэнсфилд, официальные показания. А также потребуется ваша помощь для составления фоторобота того человека. Надо думать, вы его неплохо разглядели.

— Без проблем. — Улыбка вдруг слиняла с его лица, Стэнсфилд нахмурился. — Эта девушка — та самая птичка, которую убили несколько дней назад на канале? Та самая, что сидела тут?

Тарталья кивнул.

— Вот ни хрена себе! И вы считаете, убил тот козел, которого я видал?

— Пока что, мистер Стэнсфилд, мы на ранней стадии расследования.

Стэнсфилд кинул на него понимающий взгляд и покрутил головой:

— Ну да! Дурите кого другого. — Он испустил тяжкий вздох, осматривая пятно от соуса у себя на майке, точно только что заметил его. — Я как только глянул на него, тут же просек, дурной он парень. Бедная девочка, вот что я скажу. — Он встретился взглядом с Тартальей. — Надеюсь, вы вздернете его, как только разыщете. Тюрьма для таких ублюдков слишком хороша.

— Вполне согласен, — кивнул Тарталья и поднялся.

А ведь Стэнсфилд не знает и половины Томовых подвигов.

33

—

Ты всю жизнь прожил в Англии? — полюбопытствовала Донован.

Залески кивнул:

— Родился и вырос в Лондоне, хотя никогда не чувствовал себя настоящим англичанином. Не чувствовал, что я здешний. Если уж на то пошло, я нигде не чувствую себя дома.

Они сидели в нише за столиком в небольшом французском ресторанчике в Илинге, неподалеку от дома Адама. Устрицы и палтус под голландским соусом уже были съедены. Залески выбирал те же кушанья, что и Донован, и ей это нравилось: приятно узнать, что вкусы у них, по крайней мере в еде, совпадают. Никогда не ела ничего вкуснее, подумала Сэм. Или так кажется, оттого что она ужинает в его компании? С ним так легко разговаривать — ни разу она не ощутила даже намека на досаду или раздражение — и очень увлекательно. И ему вроде она интересна. Обычно мужчины предпочитают болтать о самих себе. Курс гипноза закончился, и Залески купил бутылочку шампанского отпраздновать событие. Вино на вкус оказалось изумительным. Самое невероятное — Сэм совершенно не тянуло закурить, а когда откуда-то пахнуло сигаретным дымом, ее чуть не стошнило.

У столика возник официант, и они заказали десерт: шербет из фруктов для Донован, а Залески предпочел сыр.

— У тебя оба родителя — поляки? — спросила Донован, отпивая глоток шампанского.

— Мать полька. Она давно умерла, когда я был совсем маленьким. Воспитывали меня ее родители. Залески — это их фамилия. А отца я и не знал никогда. Он бросил мать, как только узнал, что она беременна.

— О-о, — только и протянула Сэм.

Слов у нее не нашлось. Вот дура!

— Матери было всего семнадцать, и они не были женаты, — легко, без сожаления в голосе добавил Адам.

«Рассказывает так буднично. Интересно, что он на самом деле чувствует», — мелькнуло у Сэм.

— Тебе никогда не хотелось разыскать его?

Лицо у Адама сразу затвердело. Чуть помедлив с ответом, он покачал головой:

— Нет. Я не желал его видеть. Никогда. Как мне рассказывали, он — законченный подонок. Я б выскреб из себя его гены, будь такое возможно. Говорят, я очень на него похож. Такая вот насмешка природы, при моих-то к нему чувствах!

Донован пытливо всматривалась в него, прикидывая: не пора ли сменить тему? Но любопытство победило.

— Отчего умерла твоя мама? — не выдержала она.

Адам медленно покручивал бокал — по стенкам сердито вскипали крохотные пузырьки шампанского.

— Покончила с собой. Бросила меня одного — окончательно и бесповоротно. Мне было тогда всего три года. К счастью, я был слишком маленький, чтобы запомнить ее. Фотографии, правда, сохранились.

— Мне очень жаль.

— Ладно, забудь, — вздохнул Адам. — Теперь я уже достаточно взрослый, боль притупилась, я научился смотреть на вещи отстраненно. И стараюсь не думать об этом вовсе. Какой смысл? Что случилось, то случилось. К счастью, нашлось кому позаботиться обо мне.

Сняв очки, Адам уронил их на стол и потер лицо руками. Потом взглянул на Сэм, и она вдруг заметила, какие у него красивые глаза. Светло-карие с зеленоватым отливом. Потянувшись через стол, Адам взял ее за руку и улыбнулся: