Унаги с маком или Змее-Week
Шрифт:
Потом стихла, стала почти серьезной. Важно спросила:
– А что в тебе изменилось?
– Ну, – Нестор даже не нашелся так сразу. – Все же изменилось. Вообще все. Перевоплощение, Раджас, Наставник, ты…
– А раньше в твоей жизни не было алкогольных перевоплощений? Особых мест, куда ты ходил сам, без жены? Не было знакомых, которых ты ей не стремился представить? Не было других женщин, наконец?
– Зеленых – не было, – мгновенно сорвалось у Нестора. Зоенька вежливо улыбнулась.
– Так что же изменилось, мой милый Наг? – настойчиво попыталась добиться
– Выходит, ничего, – согласился Нестор.
– Выходит, ничего, – подвела итог змейка и разжала руку. – Смотри, мы почти пришли.
Перед ними возвышалось нечто небывалое. Они запрокинули головы, но даже так не смогли увидеть вершины. А ведь до основания этого фантастического явления оставалось еще несколько километров.
– Что это? – почему-то прошептал Нестор.
– А сам как думаешь? – так же прошептала Зоенька.
– Дерево, – Нестор сомневался. – Или скала?
– Дерево, – кивнула спутница. – И скала.
– Как это? – переспросил Нестор.
– Вот ты же человек?
– Человек.
– И Наг?
– Я понял, не нужно дальше.
Нечто темное, невиданное и немыслимое вырастало не просто из почвы – из самой тверди, из Земли, и тянулось к Солнцу. Казалось, что Солнце само является частью, сияющим навершием этой могучей оси, как и Земля – ее основанием.
– Это Белый Ясень, – пояснила Зоенька. – Или Белая Полярная гора. У него – или у нее – много имен. Скандинавы называют его Иггдрассиль, а греки – Олимп; эрзяне говорят Эчке Тумо, а персы говорили Дамаванд. У казахов дерево известно по именем Байтерек, а японцы так видят Фудзи. В христианстве – это гора Арарат или Синай. В иудаизме – дерево Мекабциэль, у мусульман – Сидрат аль-мунтаха. В Древнем Иране так представляли гору Хара, а для индусов это и гора Сумеру, и дерево Ашваттха. Ты же славянин?
– Он самый, – подтвердил Нестор.
– Значит, для тебя это будет Алатырь.
– Мы на острове Буяне? – не поверил Нестор.
– А где же еще? – искренне удивилась Зоенька.
– А где кисельные реки? – Он все еще пытался перевести разговор в шутку.
– А на какой улице ты сейчас живешь? – вдруг озадачила Нестора неожиданным вопросом девушка-змейка.
«Действительно, Кисельная, 8», – вспомнил Нестор.
– То-то, – улыбнулась Зоенька, как бы услышав его мысли. – А я буду вместо змеи Гарафены.
Она грациозно изогнулась и стала вещать дурашливым голосом:
– Я инорокая змея Гарафена, огненная Скоропея, лежу на руне, а руно на златом камне под липовым кустом у Белого Ясеня, который не наг, не одет! А ты путник – и Наг, и не одет. Ответишь на мои вопросы – пойдешь к Алатырю счастья искать.
– А если не отвечу? – подыграл Нестор.
– Тогда зат…аю тебя до смерти! – радостно взвизгнула змейка и ринулась на своего спутника, опрокинув его на спину.
Жесткая трава царапала кожу, холодные комья вспаханной кем-то и зачем-то земли давили под лопатку и в поясницу. Но менять позу было бессмысленно – Зоенька действительно сильно соскучилась, ее напор был агрессивен и необорим. Не было сил тянуть и держаться – уже
– Что такое «инорокая»? – спросил Нестор негромко.
– Гарафена – это страж, Дракон. Любой Дракон, тем более страж, имеет, как и мы с тобой, две ипостаси, две судьбы, два рока. Один из этих «роков» – иной. Вот и получается, что каждый из нас – инорокий. А еще «ино» – означает «один, единственный» по-гречески. Получается, что Гарафена с такой судьбой – одна, единственная. Роковая она. А еще зверь такой есть – инорок, он же индрик, всем зверям зверь. Так мамонта раньше называли. Тоже роковой, наверное.
– Ты у меня роковая, – подольстился Нестор.
– Не ври! – улыбнулась змейка. – Просто я нужна тебе сейчас.
– Нужна, – согласился Нестор. – Скажи, Алатырь действительно приносит счастье? Сегодня я готов в это поверить.
– Подхалим! – Зоенька шутливо и звонко хлопнула его по голой ягодице. – Кто знает? Все индивидуально. Он вроде есть, и его вроде нет. С одной стороны – это основа нашего существования, с другой – всего лишь метафора, знак, сигилла. Белый Ясень олицетворяет миры Трилоки.
– Тамас, Раджас и Саттва?
– Именно. Корни, ствол и крона. Первобытные, хтонические страхи, которые питают активную жизненную энергию, которая, в свою очередь, расцветает чистым светом – умиротворенной гармонией. Тамас, Раджас и Саттва, – повторила Зоенька.
– А где Взвесь? – Нестор глянул на Алатырь-Ашваттху с интересом.
– Тссс! – испуганно, как-то совсем по-змеиному зашипела Зоенька. – Растревожишь!
– Кого? – Нестор посмотрел на Белый Ясень повнимательнее.
Дерево-скала ближе к Солнцу, там, где должна была раскинуться необъятными ветвями величественная крона, было увешано какими-то вздувшимися пузырчатыми бурдюками. Это могли быть как плоды Мирового Дерева, так и…
– Это и есть Взвесь? – вдруг догадался Нестор. – Вернее, Взвеси! Какая же из них наша?
– Я же просила! – обреченно всхлипнула Зоенька. – Не произноси это слово! – Потом прислушалась и вскочила на ноги. – Бежим!
Со стороны Дерева доносился гул. Он нарастал, приближался, заполнял собой все акустическое пространство. Нестору в память постучалась фраза из какого-то забытого фантастического фильма: «Этот звук носит инсектный характер». Одновременно с приближением звука в зрительной перспективе, у ствола Дерева, начали сгущаться темные облака. Или даже тучи. Или черный туман. Что бы это ни было – оно приближалось.
Нестор понимал, что нужно бежать, но почему-то и он сам, и его спутница могли только завороженно пятиться, не в силах оторвать взгляд от накатывающей на них опасности. Зоенька протянула руку и крепко сжала ладонь Нестора в своей холодной ладони. Стало страшно.
Тем временем черный туман застлал уже большую часть небосклона. Нестор стал различать отдельные точки, из которых состояла эта масса. Точки представляли собой маленькие вихри, вращающиеся с бешенной скоростью. Именно это вращение и вызывало такой мощный звуковой эффект.