Унаги с маком или Змее-Week
Шрифт:
Вдруг от каждого вихря к земле потянулись тонкие черные нити. Только в этот момент Нестору и Зоеньке удалось, наконец, выйти из ступора и рвануть по полю ко входу в галерею, из которой они выползли. Но они не успели: нити липли к телу, вязали клейкой лентой, забивали смолой уши, лезли в рот, в глаза, сковывали движения, опутывали крепким коконом.
– Ты можешь, Нестор! – закричала Зоенька. – Ты можешь!
Но Нестор никак не мог понять, что именно он должен сделать. Он барахтался, пытаясь высвободиться из цепких пут.
– Ну, же! – отчаянно кричала его девушка. –
И тут он понял, как нужно поступить.
Он больше не был Нестором, он снова был могучим Нагом. Зоенька испуганно обвилась вокруг его чешуйчатого тела в несколько колец. Наг расправил капюшон, обнажил клыки и зашипел в небо, играя раздвоенным языком. Маленькие вихри назойливыми злыми осами зависли над сплетшимися змеями. Липкие черные нити бессильно соскальзывали с их глянцевых тел, но нитей было много, слишком много.
Наг снова зашипел, пронзительно, отчаянно. Был бы рядом сторонний слушатель, он наверняка сумел бы различить в змеином шипении ницшеанское: «Где кончается уединение, там начинается базар; и где начинается базар, начинается и шум великих комедиантов, и жужжанье ядовитых мух! Не поднимай руки против них! Они – бесчисленны, и не твое назначение быть мухобойкой».
Но хвост – не рука. Его против назойливых мух поднимать можно. Наг попробовал высвободить кончик хвоста. Удалось, хотя и с немалым трудом, словно в попытке разорвать плотный слой липкой ваты.
– Быстрее! – шипела змейка Зоенька. – Еще!
Смоляные путы обвили их и тесно держали друг возле друга. Не пошевелиться! Нестор напряженно крутил хвостом, по сантиметру отвоевывая собственное тело из липких оков, постепенно увеличивая амплитуду вращения, убыстряя темп.
– Быстрее! Быстрее! – в ужасе уже не шипела – орала его спутница. – Еще быстрее! Еще! Еще!
Напряжение росло, Нестор не знал, откуда брал силы. Может, тесно прижавшаяся к нему Зоенька щедро делилась своей энергией? Хвост жил собственной жизнью – вращался по сложной траектории, в пять-шесть изгибов, – так движется лента, закрученная умелой рукой спортсменки – мастера спорта по художественной гимнастике.
Потоки воздуха, взбитые и направляемые этим вращением, отклоняли выстрелы черных нитей, сдували их в сторону. Но вот ветер превратился в ураган, в безудержный смерч. Что могли сделать маленькие осы-вихри с этим порождением Наговой мощи? Поток воздуха магической спиралью разметал тонкую смолу, превратил этот опасный дождь в неопрятные кляксы, разбросанные по бурой траве, разбросал и сами вихри. Вокруг змей образовалось свободное пространство.
– Вперед! – шепнула змейка на ухо.
Но ливень еще не иссяк! Наоборот, гул нарастал. Со стороны Белого Ясеня спешили новые полчища маленьких злонравных веретенец. Нестор понял, что новой атаки им не сдержать.
– Вперед! Вперед! – кричала змейка.
И они рванули вперед настолько быстро, насколько могли. Вернее, рывок сделал только Нестор – Зоенька обвилась вокруг него, как хрестоматийная змея вокруг кадуцея.
Осы как будто почувствовали, что добыча вознамерилась сбежать: мириады вихрей выбросили
Черная вакса текла по телам, струилась между чешуйками, держала, замедляла темп, сбивала с пути. До спасительной галереи оставалось всего несколько десятков метров, но Нестор уже понимал, что им не преодолеть это расстояние. Да и спасет ли их расписанная апокалиптическими картинами пещера от этой неведомой напасти? Черный потоп скоро накроет их, зальет с головой, обездвижит и лишит дыхания.
Змеиное тело, такое упругое, могучее, верное приказам; тело, задорной силе которого он всегда восторгался в первые минуты после перевоплощения, – это тело сейчас подводило. Оно сдавалось. Нестор двигался вперед скорее по инерции. Последние рывки были уже не мускульными усилиями, а конвульсивными судорогами, бросавшими вперед умирающего Нага, которого в паническом ужасе крепко обвила зеленая змейка. Разве можно ее назвать зеленой? Струи – оружие вихрей – превратили вспаханную почву в жижу, в слякоть. Наг и змейка почти слились с этим месивом, они были вымазаны от головы до хвоста. Еще несколько усилий – только для того, чтобы совесть была чиста. Все равно не выбраться. Это конец.
Нестор дернулся в последний раз и затих. Однако движение, хоть и замедлилось, но не прекратилось. Зоенька, все это время пребывавшая в оцепенении, внезапно очнулась и теперь тянула за собой полумертвого бездвижного Нага. Рывок, еще рывок… Нестор собрал последние силы и постарался помочь своей спутнице. Получилось ли? Он не смог понять. Как во сне, он вдруг понял, что порог пещеры уже позади, что они теперь лежат на холодных камнях – Наг и змея – обессиленные, грязные, но живые. Он закрыл глаза и провалился в бездну.
Разбудило холодное прикосновение – кто-то положил ему на лоб холодную ладошку.
– У него жар, – услышал Нестор приятный женский голос.
Он разлепил губы и попытался сказать:
– Зоенька! – И открыл глаза.
Не было Зоеньки. Была смутно знакомая девушка с милым большеглазым лицом, обрамленным прямыми черными волосами. Глаза были карими. На ней был белый шерстяной свитер с забавным рисунком: два бурых медведя сражались за огромную еловую шишку. Композиционно получалось, что медведи восседали на сферах грудей и боролись за шишку, засевшую в ложбинке между ними. Девушка склонилась над Нестором, прижав руку к его разгоряченному лбу. Девушка улыбалась.
– Привет! – весело сказала она пробудившемуся Нестору.
Нестор попытался соотнести свое положение во времени и пространстве с тем, что он только что пережил, и с тем, что (и кто) его сейчас окружало. В некоторых контекстуальных разговорных конструкциях такой процесс называют «одуплением». Всякий раз, когда Нестор слышал это слово, он представлял себе маленького мохнатого зверька – бурундука, хомяка, белку, соню, – залезшего в уютное дупло и расправлявшего там солому и сухую хвою, обустраивая свой незатейливый быт, «одуплявшегося».