Унаги с маком или Змее-Week
Шрифт:
– Западное мышление идет иным путем – от частного к общему. По кусочкам мысль собирает образы, свойства, качества, явления, акциденции, все это заваривает субъективным мучным клейстером собственных превратных представлений о мироздании, после чего выдает на гора некие нелепые выводы, которые тут же провозглашает незыблемыми аксиомами. Дедуктивное мышление Востока подобно божественному акту созидания: вот он мир, а вот из чего он состоит. Индуктивное мышление Запада подобно муравьиному копошению при возведении муравейника: вот они, кусочки тлена, из которых мы нагромоздим себе
– Novus ordo seclorum, – напомнил Нестор.
– Это же на долларе написано! – снова проявила эрудицию Фея. Соня только улыбнулась подруге и прижала палец к губам.
– Вот здесь и лежит граница между Востоком и Западом, – подвел итог оратор. – Это граница между широкой панорамой мироздания – Вселенной, уготованной для обитания, и узким отверстием трубки калейдоскопа – игрушкой, предназначенной лишь для развлечения. Граница между дедукцией и индукцией. И снова dixi. В горле что-то пересохло.
Кир понимающе кивнул и нагнулся, извлекая из-под стола новую бутылку.
Вся эта восточно-западная компаративистика показалась Нестору хоть и занятной, но при этом несколько безосновательной. Работа в школе заставляла держать интеллект в тонусе, но, в свою очередь, накладывала на концептуальные позиции некий тенденциозный отпечаток. Он вспомнил Шпенглера и его типологию восьми культур, достигших зрелости. Вспомнил вслух и с азартом спорщика. Семен Немирович тут же обратил внимание собеседника на культуру русского мира, названную Шпенглером «русско-сибирской» – она никак не вписывалась в предложенную систему и была стыдливо названа немецким историософом «развивающейся». Да и Северная Америка в ее современном виде осталась за рамками классификации.
– Не странно ли, – заметил в итоге Семен Немирович, – что две самобытные и даже, я бы сказал, противостоящие друг другу цивилизации в этом раскладе остаются как бы не у дел?
– Странно, – поддакнул Кир.
– Почему, – продолжал «триединый и вездесущий», – Освальд – не помню, как его по отчеству – Шпенглер отсекает края, один из которых – наиболее естественный по сути, а другой – наиболее искусственный по форме, и рассматривает только серединку?
– Почему искусственный? – решил уточнить Нестор.
– А представьте себе, молодой человек, что наскальная живопись, – скажем, какой-нибудь полихром в Альтамире, – был соскоблен героем нашего времени лишь для того, чтобы поверх нацарапать «Здесь был Билли». Или авангардист, мнящий себя концептуальным супрематистом, растворил масло на полотнах Рембрандта, чтобы из их смеси – с добавлением скотча для крепости – создать на том же месте какой-нибудь гениальный «Бурый квадрат». Именно это произошло с исконной культурой двух Америк. Помниться, мы уже говорили с Вами, молодой человек, о создании материально-технической базы для проведения глобальных лабораторных исследований.
Нестор внутренне содрогнулся. Только представил он не конкретную пещеру в Испании, не мрачные полотна голландского рисовальщика. А представил себе Нестор весь ход всемирной истории, в виде условных артефактов собранный в огромном
Тут Семен выхватил из нагрудного кармана пиджака брендовый пишущий прибор. Нестор даже приблизительно не мог оценить стоимость этого предмета – вещи, на ценниках которых красовалось больше двух нулей, учителя мало интересовали (если это были не экземпляры коллекционного вожделения). Соня с готовностью положила на стол несколько белых салфеток. Семен благодарно кивнул девушке и тут же изобразил на одной из салфеток три маленьких окружности, вписанных в одну большую.
– Что это? – вопросил он и обвел присутствующих выжидающим взглядом.
– Мороженое! – тут же отреагировала Фея. – Три шарика в креманке. Ванильное, шоколадное и фисташковое. Я их больше других сортов люблю.
– Отлично! – обрадовался Семен. – Нет других вариантов?
– Знамя Мира? – полуспросил-полуответил Нестор.
– Или так, – согласился Семен. – И что имел в виду Рерих, когда рисовал эту креманку с мороженым?
– Религию, искусство и науку. И культуру как их совокупность, – Нестор вновь почувствовал себя студентом.
– Не только. Сигилла многозначная. Буддисты знают его под именами «Триратна» или «Сань-бао» – три драгоценности: Будда, дхарма – долг и сандха – монашеское служение. Так можно изобразить символ Вечности, состоящей из прошлого, настоящего и будущего. Конспирологи скажут, что это человеческое общество, которое хранит цербер с тремя головами, одна из которых – религия, другая – государство, а третья, самая злая, – капитал.
Всякий раз, приводя новые значения этого древнего символа, Семен Немирович хватал новую салфетку и рисовал все те же три маленьких окружности, вписанные в одну большую. Соня ловко успевала подкладывать новые «холсты», а Кир даже прокомментировал: «Ну, прямо Ван Гог, рисующий подсолнухи!».
– Саттва, Раджас и Тамас, – вспомнил Нестор.
– Вы, молодой человек, имеете в виду гунны индуистов? Благость, страсть и невежество? – спросил врач, рисуя очередную креманку.
– Не совсем, – начал было Нестор, но его быстро прервал Кир.
– Молодой человек имеет в виду проявление, действие и сдержанность, составляющие пракрити. – При этом Наставник выразительно глянул на подопечного: «Держи язык за зубами!».
Нестор осекся – незачем с непосвященными говорить о мирах Трилоки. А драконья сущность Семена никаких других подтверждений, кроме одного сомнительного намека в пивной, так и не получила. Да к тому же его очаровательная свита…
– Ну, конечно! – закивал Семен. – Гуны философской школы санкхья. Нераздельно связаны в материю пракрити, которая взаимодействует с духом пуруши. Но все это не суть. Первый приз присуждаю великолепной Фее за ее креманку с мороженым! Какие там любимые сорта?