Ундинки
Шрифт:
– Сбежали, что ли?
– Что ли.
Тамара двинулась на выход и спиной чувствовала на себе взгляд мужчины. Нет уж. Спасибо великодушное. Сейчас вот кур разведет, овечек, может, сыр будет варить. А потом внуки еще. Что ж еще для счастья надо?
Сегодня Тамара пила белое сухое вино прямо во дворе. В кресле – качалке. Над головой – небо, звезды, луна, за калиткой – море. И целая вселенная. Как же хорошо. Она это заслужила.
Михаил начал пить
– Папу надо спасать.
– Я пыталась. Ты же знаешь. Он не хочет. Я – пас.
– Ему жить негде. Ночует у друзей. То у одного, то у другого.
– У него еще остались друзья?
– Не выкидывать же на улицу. Не табуретка же.
– От табуретки хоть какая-то польза.
– Не будь такой жестокой!
– Это отцу своему «спасибо» скажи.
Тамара сама удивлялась своей холодности. Вроде, и жаль человека. Человек же. А вроде – так ему и надо.
Спасибо зятю. Помог купить комнату в коммуналке. Ленка дала часть денег, лишь бы от Мишки избавиться. Да и Тамара добавила. Не из сострадания. Из чувства справедливости. Проданная квартира, как ни крути, была не только ее квартирой.
Через полгода Мишка спился и умер где-то под забором, не дойдя до дома. С Тамары – взятки гладки, она ему не жена. Ленка опознавала. Потом звонила, рыдала, кричала, чтобы комнату забирали, лишь бы забыть, как страшный сон. Дочь номер телефона дала. Переживала. Хоронила.
Тамара не приехала. Сказалась больной. Последние годы жизни с Михаилом она мечтала плюнуть на его могилу.
А ночью вдруг жалко его стало. А ведь каким хорошим был… иногда…
В ту ночь Тамара рыдала и пила вино. Красное как кровь.
Еще через год Тамара стала вести группу в интернете. «Женская психология». Тамара знала поболее всяких ученых психологинь. У них что? Голая теория. А у Тамары – жизнь. И горький опыт. Сын ошибок трудных.
Все у Тамары стало хорошо. И куры яйца несли. И барашки гуляли. И две собаки. И четыре кота. И внук родился.
Только мужика не было. Потому что ни боже мой, ни боже мой.
Как Ивасеевы разводились
Ивасеевы решили развестись. Случается такое после двадцати лет брака. Хотя многие удивляются. Мол, столько лет прожили, глупо уже в таком возрасте разводиться.
А вот как раз в этом возрасте разводиться – в самый цвет.
У супругов уже столько претензий к друг другу накопилось, не сосчитать.
И вот копились эти претензии, копились, и накопились в огромный снежный ком над крышей их дома.
И однажды каак бабахнет, каак шандарахнет! Всё. Обвал.
Снежная лавина проломила крышу их дома и засыпала их холодом.
Самое
Ивасеева попросила супруга поставить чайник, а он вдруг сказал на повышенных, нет, на очень повышенных тонах:
– Ольга! Ты взрослая женщина! Тебе сорок лет! Сколько можно вести себя, как маленький ребенок? Ты не знаешь, где у нас спички лежат? Ты не знаешь, как газ зажигать?
Ивасеева задохнулась от негодования. Больше всего ее возмутило, что супруг зачем-то вспомнил ее возраст, который до этого старательно забывал и искренне каждый раз удивлялся, что они ровесники.
Быть маленькой, наглой и дерзкой – это же была вишенка на торте. Ивассев и полюбил эту вишенку. И тут – здрасьте – пожалуйста, его вдруг стало это раздражать! Каков гад! Подлец!
Ивасеева ткнула супруга пальцем в грудь и сказала ледяным тоном:
– Развод!
И стала собирать чемодан.
– И куда ты собралась? – насмешливо и зло спросил Ивасеев.
– А тебя это уже не касается, – отрезала Ивасеева.
– Да и пошла ты! – рявкнул Ивасеев.
– Я и пойду, – фыркнула Ивассева. – Подавать на развод.
И подала.
Встретились Ивасеевы в загсе. Ждали своей очереди. Сели у двери.
«Хорошо выглядит, гад», – подумала Ивасеева.
«Хорошо выглядит, стерва», – подумал Ивасеев.
– Ты это, – кашлянул, наконец, Ивасеев, – того – самого, – и замолчал.
– Как был идиотом в двадцать лет, так и остался, – резюмировала Ивасеева. – А я всегда говорила, что люди не меняются. Бесперспективный ты, Ивасеев.
– И тут у тебя глаза открылись? – не выдержал супруг натиска и съязвил.
– Они у меня давно открылись.
– Что ж ты молчала?
– Обидеть тебя, дурака, боялась. Семью хранила.
– Да, ты говорила, что семья для тебя – это очень важно. А потом пошла и на развод подала. Из-за чайника.
– Только давай не про чайник, – передернула Ивасеева плечами.
– Я электрический купил.
– Ты же говорил, что они быстро ломаются.
– Я сразу два купил.
Ивасеева искоса посмотрела на супруга и вдруг вздохнула.
– Анька переживает.
– Анька пусть за себя переживает, связалась черт знает с кем, – тут же подхватил эстафету Ивасеев.
– Это ты не знаешь. А я знаю. Они вместе учатся. Он хороший мальчик.
– Уверена?
– Вполне. Где ты, думаешь, я жила все это время?
– Я не думал. Я знал, что ты пойдешь к дочери и к этому ее, как его…
– Его зовут Олег.
– О, господи, – покачал головой Ивасеев.
– Что? Что не так? – начала раздражаться Ивасеева. – Тебе его имя не нравится? У тебя лучше, что ли? – и как припечатала. – Костик!