Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
После освобождения Урги от китайских гаминов правительство Богдо-гэгена обязалось обеспечивать Азиатскую конную дивизию всем необходимым. При этом сроки не обговаривались. Но вряд ли кто из окружения Живого Будды мог предположить, что «освободители» задержатся в столице и в самой Халхе надолго. Мера благодарности «таяла» с каждым месяцем. Исполнять повинность «пропитания» унгерновцев монголам становилось всё труднее и труднее, о чём Джембцзун-Дамба-хутухта и его министры знали, как говорится, из первых рук.
Унгерн мог выплачивать денежное жалованье своим солдатам и офицерам, «когда у него были деньги». Мука имелась
— Моих азиатов, не получающих денег, нужно кормить всегда. Иначе они воевать не будут...
«Чингисхановский паек» равнялся четырём фунтам мяса в сутки. На мясную порцию Азиатской конной дивизии в месяц требовалось около двухсот голов скота. Только в ургинское интендантство ежедневно пригоняли стадо в 60—70 голов: быков, овец, лошадей. Унгерну его тыловики подсчитали, что содержание одного всадника с конём обходится по местным ценам в одни американский доллар в сутки. Дивизия численностью в три с половиной тысячи всадников требовала на своё ежемесячное содержание около ста тысяч долларов. Таких денег барон не имел. И не мог иметь.
Понимал ли Роман Фёдорович всю опасность своего дальнейшего сидения в Урге? Вне всякого сомнения, понимал. Известен даже «последний звонок» об опасности на сей счёт. В ургинское интендантство пригнали как-то три сотни быков, но у них обнаружились все признаки чумы. Тогда стадо погнали на прививку за несколько десятков вёрст от столицы. С учётом времени на их возвращение Азиатская дивизия на две недели должна была остаться без «чингисхановского» пайка.
Унгерновские интенданты, в страхе перед наказанием, поспешили в министерство финансов, которое ведало довольствием войск Халхи. Они просили заменить «чумной гурт» другим, который можно было бы в тот же день отправить на скотобойню. Но интендантам министерские чиновники отказали в самой неприличной форме, а один даже в пылу ссоры выкрикнул:
— До каких пор русские будут сидеть у нас на шее!..
Цин-вану Унгерну удалось тогда быстро уладить конфликт. Но в тот день он в доверительной беседе с прибывшим в Ургу генералом Резухиным сказал значимые слова:
— Азия говорит грубо и резко только в одном-единственном случае: когда она чувствует за собой силу. Это уже опасно...
Засидевшиеся гости рано или поздно должны были почувствовать всё нарастающую враждебность совсем недавно таких гостеприимных хозяев. Но Унгерна больше тревожило другое: азиатское войско, с которым связывались все его личные, далеко идущие планы, разлагалось прямо на глазах. И Роман Фёдорович знал тому причину: почти полное бездействие на неоконченной войне с гаминами и Советами.
Во время иркутских допросов следователь задаст семёновскому генерал-лейтенанту барону Унгерну-Штернбергу и такой вопрос:
— Почему вы потеряли авторитет в Урге?
Ответ подследственного показал, что данный вопрос уже давно являлся головной болью командира Азиатской конной дивизии перед её походом против Советской России. Унгерн ответил по-солдатски прямо и откровенно:
— Кормиться надо было. Это трудно объяснить.
— Как трудно? Сформулируйте свой ответ. Он важен для допроса. Почему же такое случилось?
— Авторитет бы мой никогда не упал. При условии, что я сам бы смог прокормить дивизию. Или надеть на своих мародёров шапки-невидимки...
Бездействие
— Мы пошли в ряды белой армии не для того, чтобы отсиживаться в этих степях, будь они неладны...
— Почему каппелевцы в Приморье сражаются с красными, а мы только в бинокли рассматриваем Россию...
— Надо уходить отсюда в Приморье. Не пустит Чжан Цзолинь — прорвёмся с боями...
— Как прорываться через Маньчжурию во Владивосток? Как полковник Дроздовский со своим добровольческим отрядом прорвался через весь юг Малороссии в Ростов на соединение с генералом Деникиным...
— Мы хотим воевать за Россию, а не довольствоваться чингисхановским пайком...
Бунтовали против бездействия не все офицеры Азиатской конной дивизии, а её элитная часть — Офицерская сотня. Она со дня своего образования стала любимым детищем генерала Унгерна фон Штернберга. Барон относился к ней с той же любовью, с какой относились к 4 цветным офицерским полкам — Корниловским, Алексеевским, Дроздовским и Марковским полководцы Вооружённых сил Юга России и Русской армии в Крыму генерал-лейтенанты Деникин и Врангель.
Унгерн каждый раз отказывал дивизионному офицерству, вернее — части его, в праве оставить Ургу и уйти в Приморье, к каппелевцам. Но так долго продолжаться не могло. Как-то утром барона разбудил дежурный по штабу:
— Господин генерал! Офицерская сотня дезертировала этой ночью.
— Дезертировала! Это же чудовищное предательство нашего дела! Куда она ушла?
— Ушли по тракту на восток. С темнотой двинулись к Владивостоку. Все как один колчаковцы, не наши азиаты.
— А сотенные пулемёты?
— Взяли только своих коней. Без пулемётов ушли, чтоб идти без тяжестей.
— Пошли нарочного к князю Баяр-гуну. Приказываю его чахарам догнать и истребить изменников. Никого не щадить из беглецов.
— Что ещё передать Баяр-гуну?
— За каждую привезённую мне голову чахары получать по десять золотых империалов. Иди...
Офицерской сотне Азиатской конной дивизии далеко уйти в степь от Урги не удалось. Сотни конников-чахар вала Баяр-гуна настигли беглецов во время привала и внезапно обрушились на них. Большинство, не ожидавших такого коварного поступка от Унгерна с его генеральскими погонами и Георгиевским крестом на груди, так и не успели взяться за оружие для защиты. Чахары в тот день доставили в Ургу тридцати восемь отрубленных голов. И за каждую из них получили обещанные золотые монеты царской чеканки. Потомок эстляндских рыцарей был непривычно щедр на награду.
Это кровавое событие не стало в годы Гражданской войны секретом за семью замками. Во Владивостоке каппелевские офицеры скажут, среди прочего, посланцу атамана Семёнова:
— Если барон попадётся нам в руки, то сполна расплатится за головы Офицерской сотни...
— Только сперва мы его разжалуем из хорунжих в штатского...
— Пусть только выползет из монгольских степей за Уссури или Амур...
— Святого Георгия снимем с его жёлтого халата, как и голову с плеч, только пусть вылезет...