Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— Что за должность мне предлагается?
— Комендантом железнодорожной станции Хайлар. Это, как помнишь, в тылу у станции Маньчжурия. Но главной должностью тебе там будет другая, более ответственная.
— Какая же?
— Ты монгольский язык не забыл, сидя в Ревеле и Карпатах?
— Нет, не забыл. И на днях в Верхнеудинске с бурятами общался на их родном языке. Друг друга понимали с полуслова.
— Вот это просто здорово, Роман Фёдорович. Второй твоей заботой в Хайларе будет должность военного советника при монгольском
— Понял боевую задачу. А этот Фуршенга кем правит в степи?
— Ты часового монгола у моих дверей видел? Узнал по шапке, кто он такой?
— Ещё бы: вылитый харачин. Из самых диких воинственных племён Халхи.
— Вот князь Фуршенга и правит по своей родословной племенем харачинов, степных разбойников.
— Большие силы у этого князя?
— В Хайларе расквартирована его бригада. Около восьмисот всадников. Фуршенга и мне дал своих конников, но только сотню. Остальных харачинов держит при себе. Хитрит князь, что-то стал меня остерегаться.
— Зачем за князем нужен пригляд военного советника?
— Если бы только пригляд. Этому степняку нужна железная рука такого человека, как ты, Роман Фёдорович.
— О князе Фуршенге я был наслышан ещё в Кобдо. Он, кажется, долго воевал с китайцами?
— Точно так. Харачины сегодня самый воинственный и необузданный народ во Внутренней Монголии. Китайский губернатор Цицикара их сильно побаивается. В прошлом году князь Фуршенга совершил набег на восточные аймаки Халхи.
— Удачно? Ведь в Монголии, как мне известно, держится власть ургинского правительства.
— Харачины пограбили стада своих сородичей. Но с ургинскими войсками им пришлось выдержать сильный бой. Пришлось бросать многое из взятого добра: у ургинцев оказались пулемёты.
— Но харачины Фуршенги ушли от погони?
— Ещё бы не уйти таким разбойникам. Год назад Фуршенга опять пошёл войной на китайцев. Только теперь у него в войске были японские артиллеристы.
— Значит, правителю харачинского племени платят японцы?
— Здесь, в степной Азии, платить наёмникам могут только они. А теперь харачины с их князем, по совету всё тех же японцев, пошли на службу ко мне, атаману Семёнову.
— Хитра же, эта Страна восходящего солнца. Её надо опасаться.
— Ты ошибаешься, барон. С японцами наша державная Россия должна крепко дружить. Ради её же Завтрашнего дня...
В Хайлар есаул Унгерн прибыл в тот же день. Князь Фуршенга, заранее предупреждённый о приезде высокого гостя, уже ждал в своей юрте из белого войлока, доставленной на окраине железнодорожной станции на высоком холме. Барон про себя отметил: «Любит князь с высоты любоваться степью. И боится за свою драгоценную жизнь. Иначе зачем столько воинов держать в личной охране».
Действительно, у подножия холма раскинула свой бивуак целая конная сотня харачинов. На холме округу бдительно сторожили два пулемётных расчёта. Унгерн сразу заметил,
Вышедший из юрты для встречи гостя князь Фуршенга заметил заинтересованный взгляд казачьего офицера в сторону склада боезапаса. Сказал на трудно понимаемом русском языке:
— Приходится охранять. Иначе мои солдаты патроны растащат по своим вьюкам. Глаз да глаз за ними нужен, за моими бесстрашными воинами. Того и гляди, что не уследишь.
— Рад вас приветствовать, уважаемый князь, от имени атамана Семёнова. Я говорю по-монгольски и переводчик нам для бесед не нужен.
— Тогда мы можем обо всём договариваться без лишних ушей и глаз. Прошу в мою юрту, господин есаул. Кем вы у меня будете?
— Военным советником, князь. И начальником станции Хайлар, где сейчас отдыхает ваша харачинская конница...
Войско атамана Семёнова с первых дней поразило даже Унгерна, человека склонного к партизанщине. Каждому волонтёру из россиян, вступавшему в Особый Маньчжурский отряд, Семёнов лично задавал только Три обязательных вопроса:
— В Бога веруешь?
— Верую» господин атаман.
— Большевиков не признаешь?
— Не признаю. Они с Советами враги мне.
— Драться с ними будешь?
— Буду. Сам знаешь» господин атаман» для чего я к тебе пришёл...
Но это касалось только русских казаков» офицеров» ограбленных богатых мужиков и иных добровольцев. Что же касается монголов из самых разных племён Халхи и Внутренней Монголии» и тем более разбойников-хунхузов» то разговор с ними был иной. Говорил с ними атаман иначе:
— Воевать за меня будешь?
— Буду. Если хорошо платить» господин» будешь.
— Серебра у меня будешь получать немного.
— А как же тогда жить мне у тебя, господин?
— Война кормится войною. Вся взятая тобой военная добыча — твоя собственность.
— Тогда очень хорошо» господин. Прими меня к себе воином. Верно тебе служить буду.
— Принимаю. Только помни, за измену тебе полагается только злая смерть. Провинишься, мои палачи-китайцы отобьют тебе пятки бамбуковыми палками.
— Измены не будет, господин. Разве воин может изменить щедрому вождю...
В Хайларе военный советник племенного вождя харачинов в считанные дни разобрался, кто есть кто на этом кусочке территории Великой Азии. При князе находилось в советниках несколько вежливых, но внимательных ко всему происходящему японских офицеров. Фуршенга на второй же день пребывания есаула Унгерна-Штернберга познакомил их с бароном. Он, к слову сказать, отнёсся к японцам не с меньшей заинтересованностью, чем те к личности семёновского посланца.