Уничтожить Париж
Шрифт:
Я мучительно медленно вытащил мину. Она была тяжелее, чем я предполагал, но, наконец, оказалась на поверхности во всем своем ужасе. Громадная, отвратительная штука. Я испытывал сильное желание отправить ее сильным пинком в воздух, но это удовольствие требовалось отложить до того времени, пока не будет извлечен взрыватель.
Я позвал к себе других. Подошли Порта с Легионером. Порта, хоть специального образования не имел, был гениальным механиком; едва взглянув на мину, он бросил на меня презрительный взгляд.
— Проклятый болван! Ты вертел эту чертову штуку не в ту чертову сторону! Здесь левая резьба, даже ты мог бы это увидеть. — Повернулся и помахал Малышу. — Принеси разводной ключ!
Малыш принес. Порта посидел, разглядывая мину.
— Ладно, закручивай снова.
Я кротко повиновался. Легионер вытер потные
— Так, ребята! Быть тише воды, ниже травы!
Он склонился над миной и принялся за дело, небрежно мурлыча под нос:
Что же ждет нас, моя милая? Будем в радости иль в скорби? Чем все кончится, любимая? Придет счастье или горе?Мы с Легионером сидели и наблюдали за ним, не смея дохнуть. Порта беззаботно поднял мину двумя руками.
— Вот и все! — Улыбнулся нам. — Безобидна, как невылупившийся цыпленок.
Он с важным видом пошел к остальным, держа мину под мышкой, как мяч для регби. Потом вдруг бросил ее Грегору.
— Держи! У тебя полно сил! Я не могу управляться с этой штукой!
Грегор с пронзительным криком ужаса бросился на землю. Порта стоял над ним, приподняв брови.
— В чем дело, мальчуган? Тебя что-то пугает?
— Тупая скотина! — Грегор ударил пинком Порту по ноге. — Проклятый тупой ублюдок!
— Кончай ты, — устало сказал Старик. — Мне сейчас не до шуток. Мы ведь потеряли уже шестерых на разминировании.
— У меня сердце кровью обливается, — ответил Порта. И обратился ко мне: — Давай, Свен, разувайся. Моя очередь быть героем.
Он натянул сапоги и направился в голову колонны, но едва прошел несколько метров, остановился, нагнулся, внимательно посмотрел под ноги и поманил рукой к себе меня и Легионера, следовавших за ним. Мы посмотрели друг на друга. Понятно было, что случилось: Порта обнаружил соединенную с реле мину, и на помощь требовался второй человек. Кто из нас пойдет? Я на секунду заколебался, Легионер пожал плечами и пошел к Порте. Следующая очередь будет моя, и я тут же пожалел, что не пошел и не покончил с этим.
Порта с Легионером поползли вдоль провода. В прошлом они могли бы перерезать эту чертову штуку, и дело с концом, но противник с тех пор поумнел. Теперь такие провода покрывали поверх изоляции тонким слоем меди. Коснись провода чем-то металлическим, — по этому слою пройдет ток и взорвет мину. Мы не сразу разобрались в этой уловке. Противник не оставлял нам инструкций по эксплуатации, и мы потеряли нескольких человек, пока не поняли секрета.
Этот подарочек висел на дереве и был соединен с тремя крупнокалиберными снарядами. Порта обернулся и раздраженно крикнул:
— Черт возьми, иди сюда! Это не церковный пикник!
С замиранием сердца я понял, что должен идти туда с необходимыми инструментами и вынимать треклятый детонатор. Задача нелегкая. Выполняя ее, погибло немало хороших людей; кроме того, всегда существовала дополнительная опасность, что противник мог приготовить нам какой-то новый сюрприз.
Влезший на середину дерева Порта держал четыре шедших от мины провода. Я осторожно подошел, сжимая инструменты. Мина была противотанковой. Взрыватель был не больше сигаретной пачки, но мне он казался невероятно большим. На одном из снарядов какой-то шутник написал послание: «Отправляйтесь в ад, проклятые фрицы». Подписано оно было только именем: Исаак. Точка зрения этого неизвестного Исаака была понятна. Никто с таким именем не имел причин любить нас.
Каким-то чудом удача не изменила нам. Мы обезвредили мину со всеми ее снарядами-ловушками и позволили себе несколько минут отдыха на краю могилы. Сели тесным полукругом и выкурили по сигарете, что в подобных обстоятельствах строго запрещалось.
— Вот что я вам скажу, — внезапно заговорил Порта. — Если старина Адольф поработал бы с полчаса на минном поле, то не был бы так чертовски самоуверен… И не так стремился бы продолжать эту чертову войну!
Эта простая мысль развеселила нас. Мы безудержно смеялись, пока к нам не подошла остальная часть группы во главе с лейтенантом Брандтом, который руководил операцией. Брандт был с нами с самого начала. Время от времени уезжал на курсы, но неизменно возвращался к нам; мы видели в нем
— Проклятые мины, — проворчал он. — Если это занятие скоро не кончится, мы все окажемся в сумасшедшем доме.
— Будем думать о минах дома, — сказал Порта, — когда станем вскапывать огород. Первой мыслью будет обезвредить картошку.
Порта постоянно говорил «когда»; слова «если» от него не слышали. Полагаю, и все мы думали про «когда», хотя большинство не решалось произносить это вслух. Однако почему-то невозможно представить себе, что когда-то и ты окажешься погребенным в канаве с вложенными в баночку из-под пива документами. Ты часто думал о смерти и покрывался холодным потом, но в глубине души не мог всерьез поверить, что она настигнет тебя. Перед полномасштабной атакой мы часто помогали готовить братскую могилу, устилали ее сеном, складывали рядом маленькие деревянные кресты. И ты ни разу не представлял, что твое тело будет брошено в нее вместе с другими, хотя, видит Бог, смерть была совершенно обыденным явлением. Сколько раз на день ты слышал пронзительный свист снаряда, тяжелый удар, когда он падал на землю, затем взрыв, затем пронзительные крики боли, затем осознавал, что человека, который секунду назад стоял рядом с тобой, уже там нет… Сколько раз бывало, что половина отделения взлетала на воздух, что вокруг тебя лежали мертвые или умирающие, а ты один оставался невредимым. Ты понимал, что везение не может длиться вечно, однако интуитивно чувствовал, что твое личное везение никогда не кончится.
Порта снова принялся за еду. На сей раз он нашел в брошенном американском джипе ящик консервированных ананасов.
— Странно, что раньше я не любил их, — задумчиво произнес он. — Когда война окончится, первым делом отправлюсь в ресторан и буду есть ананасы, пока из ушей не полезет.
Разумеется, это послужило сигналом к одному из наших любимых времяпрепровождений: игре в «когда война окончится…» Мы обсуждали это всякий раз с неустанной живостью, и почему-то эта игра не утрачивала своей привлекательности, хотя из всех нас только Хайде определенно знал, как будет распоряжаться своей жизнью. Он был унтер-офицером и давно решил, что пойдет в офицерскую школу. И с этой целью ежедневно, где бы мы ни были и чем бы ни занимались, штудировал по десять страниц из «Наставления по военным кампаниям». Мы безжалостно дразнили Юлиуса, однако, может быть, слегка завидовали его упорной решимости преуспеть. Все мы понимали — хотя этого никто не признал бы, — что слишком долго пробыли солдатами для возвращения к обычной гражданской жизни. Старик заявлял, что только фермеры смогут успешно вернуться к довоенной деятельности, — и, возможно, был прав. Для меня фермеры были особой породой людей. Только покажи им картофельное поле или ряд яблонь, и они, скорее всего, потеряют голову. Многие фермеры дезертировали из армии, увидев яблоню в полном цвету. Через два-три дня почти всех их ловили и волокли, возбужденно бормочущих о свиньях или сливовых деревьях, в трибунал. К сожалению, никакие трибуналы не могли понять мании, которая охватывала этих людей при столкновении лицом к лицу с тем, что составляло сущность их жизни, и результатом неизбежно становился расстрел.
Прошло уже десять часов с тех пор, как мы начали расчищать проход по минному полю. Десять часов напряжения; десять часов ходьбы в буквальном смысле дорогой смерти; десять часов, в сущности, без отдыха. Что такое редкие двадцатиминутные перерывы, если знаешь, что дело не завершено даже наполовину?
Однако, наконец, оно близилось к концу. Мы только что установили последний белый указатель, обозначающий безопасный путь для танков, и близилась возможность расслабиться. Я собрался вбить последнюю веху, и тут краем глаза увидел что-то. Поднял взгляд. Все остальные стояли недвижно, как статуи, с отвисшими челюстями, с широко раскрытыми глазами. Все смотрели на лейтенанта Брандта. Он стоял в отдалении от группы, широко расставив ноги и чуть отведя руки от корпуса… По коже у меня пошли мурашки страха. Я прекрасно понимал, что означает эта неловкая поза. Клаус стоял прямо на мине. Малейшее движение, и она взорвется. Я видел провода, шедшие от нее. Клаус должен был понимать так же ясно, как и мы, что его час настал.