Уникум
Шрифт:
— Правильно, — мягко улыбнулся Умник.
— Но учитель, позволь мне выполнить еще кое-что.
Эней заволновался, но не опустил голову. Взгляд его по-прежнему оставался чист и вместе с тем тверд.
— Что еще?
— У нас много кораблей для одной только книги. Также много, как тех, кого мы можем спасти, выведя через тайный ход из города.
— Немощные, — скривился Умник.
— Они не заслужили смерти, — отозвался Циклоп. — Мы должны были оберегать этот город.
— Ладно, ладно, терпеть не могу, когда вы взываете к совести, — отмахнулся Умник. — Ну так что, все созидатели готовы?
Ответом ему были короткие кивки. Умник вытащил небольшой кинжал, порезал себе ладони и протянул товарищам. Те сделали то же самое, а после поднялись и взялись за руки. Кровь капала на девственно чистые страницы книги, превращаясь в проворные строки, бегущие вперед. И вместе с тем жизнь покидала тела трех Неназываемых, чтобы вскоре один из них вновь возродился.
Все закончилось быстро. Одежда опала с магов, а те исчезли. Без криков и боли. Словно их никогда и не было. Остался лишь фолиант со сверкающим камнем души посередине и страницами, исписанными кровью. Его листы были стянуты полосками железа и закрыты тремя замками. Даже неопытные маги чувствовали силу, исходящую от книги. И завороженно следили за Энеем, бережно взявшим фолиант на руки и тут же спрятавшим его в созданном им пространстве.
Умник просчитал практически все. И план действительно был хорош. Эней уплыл на запад, основал поселение, которое с годами разрослось в величественный город. Книга давала силу, неосознанно привлекала новых магов. Но созданный орден, помнил, что время еще не пришло. И пусть спустя века ахейцы оказались побеждены, но возникли новые враги. Финикийцы, понтийцы, нумидийцы, иценийцы, сасаниды. Силы в книге было слишком много. И уходила она чересчур медленно. Фолиант неосознанно манил все новые народы, а они пытались добраться до нее, сами не понимая этого. А достойный ученик, способный разгадать все загадки, так и не находился. И потому, когда великий город пал, потомки Энея пустились в очередное бегство, теперь уже на восток, через земли остроготов и гуннов. Туда, где холодные ветра не жалеют путника, а на тысячи шагов вокруг лишь дикие звери.
Глава 30
Друзья приехали одновременно, за день до начала занятий. Байков выглядел уставшим, Рамиль практически умирающим, а Мишка чуть расстроенным.
— Проклятые гоблины, — стонал Рамик. — Как они только чувствуют?
— Твою трепетную и ранимую душу? — спросил я.
— Еду. Нэнэйка, бабушка в смысле, кыстыбый передала, чтобы поел в дороге. Ну, и вас угостил. Так эти сволочи зеленые, говорят, либо выбрасывай, либо доедай.
— Дай угадаю, ничего из переданного бабушкой не пропало?
— Ага, — хмыкнул Байков, — мы когда подошли, там всего две лепешки оставалось. Рамиль героически все спорол.
— Я просто испугался, вдруг меня обратно не пустят.
Рамик с возмущением попытался подняться, давая понять, что он не намерен слушать клевету в свой адрес. Однако застонал, схватившись за живот, и повалился обратно.
— Ага, продуктовые санкции они такие. Ладно, вы лучше послушайте, что у меня произошло.
Момент был выбран идеально. В последнее время Потапыч только и делал, что терся в бане. Притащил туда самогонный аппарат, дрожжи, сахар, бутылки. Еще свалил какие-то мешки в предбаннике.
Но именно сейчас банник ушуршал к домовым. Тех он по-прежнему презирал, но Потапычу хватило ума понять, что худой мир лучше доброй ссоры. Теперь он даже улыбался Петру, хотя и поносил за глаза того последними словами, упирая на умственные способности, точнее их недостаток. Однако своего добился. Потапыча вроде как приняли в большую семью домовых, как сердобольные интеллигенты усыновляют плешивого кота, а он извлекал из этого многочисленные дивиденды в виде сладких кусков ягодных пирогов и прочей закуски.
Одним словом, моего банника не было. Что оказалось весьма кстати. Загадка пергамента погрузила комнату в гнетущее молчание. Но лишь на пару секунд. После чего раздался даже несколько возмущенный голос Мишки.
— Вы же несерьезно? Тут все очевидно. Сын Гипериона — это Гелиос. Ну, Гелиос, в смысле, солнце! Солнце переходит из северного полушария в южное двадцать второго или двадцать третьего сентября. Надо смотреть, точно не помню. Вся загвоздка лишь в этом самом доме. Если мы узнаем, где он находится, то найдем спрятанное в этой подсказке.
— Офигеть, — только и произнес я.
— Нет, я сразу все просек, — сказал Рамиль. — Просто хотел, чтобы вы тоже вспомнили. Это же элементарно.
— Ага, как там, говоришь, звали отца Гелиоса? — спросил Байков.
— Гипербион.
— Хорошая попытка, Рамик, — усмехнулся я. — Тебе бы с такой памятью названия лекарствам придумывать. Так, значит, надо лишь выяснить, что это за дом. А в запасе у нас девять месяцев.
— Слишком сложно, — покачал головой Мишка, — нужна какая-то дополнительная подсказка. Тот, кто это писал не думал же, что мы будем проверять все дома подряд?
Я пожал плечами. Мне очень хотелось думать, что дом — это какая-нибудь заброшенная избушка в лесу, за которой зарыт клад. Бриллианты, рубины, золото. Нет, можно и серебром, я не жадный. Но там точно было нечто ценное. Иначе зачем оставлять для сохранения фрагмента целого голема? Который, к тому же, простоял там непонятно сколько лет.
Само собой, за один вечер мы не решили разгадку спрятанного пергамента. Да и было бы странно, если бы подобное произошло. Зато я понял, насколько эти ребята всего лишь за полгода стали мне близки и как я по ним соскучился. Даже по трусоватому и вечно привирающему Рамилю.
И больше того, я истосковался по учебе. По Наталье Владимировне, Елизавете Карловне, по Петровичу (о судьбе которого до сих пор ничего не было понятно) да что там, даже по Козловичу. Разве что Якут пока еще не вызывал подобные эмоции. Потому что для сохранения теплых отношений иногда надо отдыхать друг от друга. Чего господин Филиппов делать категорически не хотел. И продолжал лупцевать меня силами второкурсника. Хорошо, что теперь все это закончилось.
Второе полугодие началось с нового предмета, который вел сутуловатый мужчина с хищным лицом и острым носом. Он стоял, не двигаясь, пока мы спешно занимали места. Его ладони были развернуты назад, будто тот в них что-то прятал, а глаза хищно блестели из-под густых бровей. Одна рука оказалась сжата в кулак, другая раскрыта.