Универсальный бег
Шрифт:
Райэдар с печальной улыбкой смотрел в окно, до тех пор, пока было видно её, потом подобрал бумажник, выломав чью-то руку, уже тянувшуюся к толстому искусителю, спрятал поглубже. Пошёл обратно к скамье, на которой остались меч и сумка с оружием, не доходя метров пяти, отвернулся, и крепко зажмурил глаза. Граната, которую он оставил так, чтобы взорвалась при открытии сумки, если делать это неумело, — один конец шнурка к чеке, другой к застёжке, — вспыхнула на секунду с яркостью в несколько раз большей, чем солнце, перед самым лицом воришки. Тот повалился на пол, забился в судорогах, наверно, пытался вскочить, опереться о что-то, но лишь попадал руками в кровавые обрубки, лежащие под сиденьем, да всё больше пачкался в крови. Потом затих, — мощнейший световой импульс не
Райэдар присел на скамью, затолкал вора ногами под другую скамью, — пусть полежит пока, целее будет. Стал наблюдать за доносчиком, — тот волновался, потом вскочил, и доставая одной рукой сигареты, а другой, — незаметно, как он думал, — телефон, направился в тамбур.
Райэдар сдвинул брови к точке над переносицей, — если он сообщит в полицию, что Алирия сошла на Лойской станции, могут быть нехорошие последствия. Беглец понимал, что её даже могут взять в заложники, чтобы вынудить его самому сесть на электрическое кресло, и самому, опять же, поднять рубильник. Ещё один донос нельзя допустить.
Беглец поднялся и пошёл за доносчиком, не забыв взять меч. Доносчик, услышав позади звук шагов, обернулся, затем бросился во всю прыть. Райэдар настиг его в два прыжка, разрубил до пояса. Потом раздавил выпавший телефон, и обвёл взглядом вагон, ища решивших донести, чтобы обладать наградой. Таких не было. Одни делали вид, что не замечают происходящего, другие и правда ничего не видели, — те, кто сидел лицом к вспышке, — но сидели молча, не паникуя, ждали, когда восстановится зрение.
Райэдар вернулся к вещам, расстегнул сумку, уже не скрываясь, стал развешивать по пришитым под плащ петлям автоматы, а магазины засовывать в карманы. Меч повесил под плащ, но уже без ножен, — чтобы не тратить драгоценные секунды, когда придётся выхватывать, — металлический чехол пришлось оставить на скамье. Гранаты и взрывчатку он разложил по внутренним карманам. Опустевшую сумку кинул в мусорный ящик, в углу вагона.
Стал у дверей, и стал ждать конечную остановку. Она будет следующей.
Он должен был поехать до конца, должен, — потому что нужно сделать так, чтобы дальнейшие гонения на него и Алирию были прекращены. Надо так напугать их, чтобы они боялись, что его случайно узнают и донесут, чтобы боялись, что поймают его.
Поезд тормозил; позади Райэдара уже выстроились пассажиры, ожидая когда двери откроются.
Платформа была пуста, и полицейских видно не было — на то она и засада, чтоб видно не было. Прогуливались привычные для глаза ожидающие своих поездов, другие сидели на чемоданах, охраняя, чтобы не украли, между ними сновали торговцы с лотками. Среди них не было видно переодетых в штатское агентов, — Райэдар определил сразу, пробежавшись по толпе намётанным взором.
Поезд остановился, и двери открылись. Люди выходили из вагонов, в это время пассажиров было не так много, как в утренние часы, но прилично, поболее тысячи. И все шли к выходным турникетам, шли густой толпой по узкой платформе, спешили поскорее вырваться на волю из вокзального концлагеря.
Вышел из поезда и Райэдар, и сразу заметил непонятные вытянутые очертания под зелёным брезентом, — как памятники перед открытием, — людей в военной форме позади них, а ещё дальше — грузовики, кузова которых были укрыты маскировочной сеткой.
Райэдар бросился наземь; автомат скрыл в складках плаща, — тот, что в руке, протянутой вдоль тела, — и под собой, — другой. Люди обходили его — подумаешь, стало плохо, так его проблема, — кому какое дело? Несколько воришек наметились на его карманы, и двое схватились тут же между собой, — кому достанется удача обчистить упавшего?
И памятники открылись.
Пулемётчики сдёрнули брезенты и присели за бронированные щитки, из которых торчали спаренные стволы. И нажали одновременно на гашетки.
Свинцовые потоки разделяли толпу на четыре части, прокладывая в людской массе широкие борозды, удлинявшиеся по мере того, как падали первые сражённые пулями, убирая с дороги следующих пуль преграды в виде своих тел. Потом потоки стали смещаться,
Люди на платформе вопили дико, бежали не разбирая куда, попадали под пули, падали. Кто-то пытался спастись, прыгая с платформы, но внизу сидели автоматчики, короткими очередями добивали тех, кто пытался сбежать. Часть людей бросилась к дальнему концу платформы, и многим удалось добраться туда, прежде чем свинцовые реки проложили дорогу к их спинам через человеческую плоть. Тех, кто спрыгнул с платформы, согнали автоматными очередями в огромную толпу, и подстёгивая хлёсткими ударами по краям толпы, гнали в тупик, — ущелье между двух высоких платформ, на которые было не залезть. Да если бы кому и удалось — наверху уже стояли автоматчики, с хохотом стрелявшие по избранным целям в толпе. Потом на толпу направили тяжеловоз, и люди отступали сколь можно было, сдавливая друг друга, лезли друг другу на головы. Многотонная машина вдавилась в их массу, и кровавая каша стала выдавливаться из щелей между боками махины и стенками тупика. Колёса тяжеловоза уже проворачивались на рельсах, на месте скользили, на человеческой крови и внутренностях, а нос машины продолжал утрамбовывать людей в тупик. Из кровавой массы торчали шевелящиеся руки и ноги, окровавленные, — стали одного цвета, будто и не было на каждом своей одежды, — но криков слышно уже не было. Если кто и оставался жив ещё, то захлёбывался в крови.
На платформе пули врезались в валы подёргивающейся, ещё живущей, но не живой уже, плоти. Свинцом поливали раз за разом уже недвижные трупы, снова и снова. Наконец длинные ленты патронов полностью прошли через внутренние устройства пулемётов, и стрельба затихла. Самым последним остановился пулемёт, стоящий ближе всего к будкам с турникетами, и вояки в армейской форме выдвинулись на платформу. Все были в резиновых сапогах, с высокими голенищами, для охоты на болотах, но это не помогало, кровавая каша вплёскивалась внутрь. Кто-то стал пенять пулемётчику, что тот стрелял слишком долго в одно и то же место, и теперь пули, опустившиеся под своей тяжестью на самый низ, к бетону платформы, в кровавом студне, протыкают сапоги, и кровь пачкает ноги солдат. Стало тихо совсем, и было отчётливо слышно, как кровь потоками льётся с платформы на рельсы. Военные продвигались через трупы, разбили платформу на участки, и на проверенных, — там, где не было Райэдара, — втыкали в мёртвые тела красные флажки на высоких тонких стержнях. Каждому мёртвому человеку заглядывали в лицо, если оно было испачкано кровью — протирали, а если иссечено пулями до неузнаваемости, — снимали остатки одежды и искали известные им признаки на теле. Сзади следовали солдаты, волочащие длинные шланги, они смывали кровь с бетона, и красные потоки устремлялись вдоль рельсов.
Райэдар лежал придавленный четырьмя трупами, чуть не утонул в чужой крови. Здесь, в конце платформы, свинца в воздухе было меньше, и тела не были разорваны на куски. Но когда народ бросился бежать, его чуть не затоптали. Райэдар слышал голоса перекликавшихся военных, они приближались к нему. Потом почувствовал, что тяжесть, лежащая на нём, постепенно стала уменьшаться. Вояка снял сначала один труп, убедившись, что не тот, кто нужен, пометил синей краской из баллончика, потом отбросил второй и третий, отвалил четвёртый. Нагнулся, чтобы перевернуть Райэдара на спину. А когда сделал это, и увидел окровавленное лицо того, кого они искали, — наконец поиски можно закончить, и подогнать бульдозеры и экскаваторы! — и набрал в грудь воздуха, чтобы позвать остальных, кровавая маска внезапно ожила. Веки открылись, и глаза впились во врага. Солдат умер мгновенно — меч пронзил его, от низа живота до маковки, кончик клинка приподнял черепную крышку. Вояка стоял, согнувшись, полностью насаженный на меч, Райэдар поддерживал его, не давая упасть. И лихорадочно размышлял, что делать дальше.