Unknown
Шрифт:
– Только через мой труп!
И только когда никого вокруг них не осталось, графиня выпустила племянника, завершив экзекуцию подзатыльником, и решительно заявила:
– Ты не заберёшь эту девушку. Никто из смертных не имеет права покупать или продавать её! Она святая! И я намерена защищать Божью посланницу, как собственную бессмертную душу. Ты-то свою давно дьяволу продал, и мне это отлично известно. Но имей в виду, если понадобится, я перекуплю весь твой гарнизон с потрохами, и тогда ни ты, ни Филипп Бургундский сюда не въедете!
Люксембург, потирая ухо, опасливо покосился на тётку –
– Не надо было позволять вам общаться с этой ведьмой, мадам, – пробормотал он, на всякий случай отодвигаясь подальше, и тут же закричал, рассмотрев пятно крови на ладони. – А, чёрт возьми! Вы мне ухо оторвали!
– Не волнуйся, – ворчливо заметила тётка, – это моя кровь, из проколотого пальца.
– А я волнуюсь! – пробубнил бастард, обтирая ладонь о край камзола. – Здесь эта девица околдовала вас, а там, та другая, его светлость взяла в оборот! Тоже не хочет девчонку продавать. И, что мы будем говорить Бэдфорду, когда он спросит, в чём, собственно, дело?!
– Скажешь Бэдфорду, что он Ирод, убивающий младенцев! – отрезала графиня.
И тут же настороженно спросила:
– Другая? Это какая другая? Та, что была пажем у Жанны?
– Та самая, мадам. И, хочу заметить, ещё вопрос, кто из них бОльшая ведьма, потому что герцог Филипп только уши не выкручивает, но в остальном ведёт себя в точности, как вы.
Графиня, словно не слыша ничего, задумчиво сунула в рот кровоточащий палец и повернулась к племяннику спиной.
Оба молчали. Жан опасливо поднялся, чтобы налить себе вина. Из дальнего угла комнаты, глянул на тёткину спину, немного подумал, потом всё же буркнул, стараясь, чтобы тон его, в случае чего, можно было бы выдать за шутку:
– Надо здесь всё святой водой окропить, иначе, правда, в другой раз мне и мост не опустят. Буду кружить возле замка, как этот проклятый гасконский волк.
Графиня медленно обернулась.
– Не волнуйся, я впущу тебя в другой раз, если ты расскажешь мне, зачем Филиппу та, вторая девушка.
– А я откуда знаю? – пожал плечами Люксембург, отпил вина и одобрительно причмокнул.
– Так узнай, – угрожающе прошипела тётка. – Я хочу знать всё, что говорит о ней герцог, и что намерен делать с ней дальше, если не продавать англичанам?
Люксембург снова отпил и снова причмокнул.
– Опасаюсь, тётушка, что за такие расспросы его светлость ухо мне напрочь оторвёт. Но… – он отступил на шаг, заметив, как гневно дёрнулись её брови, – ради вас… Особенно, если мы с вами сумеем договориться…
– Мы с тобой? – не поняла графиня. – А о чём нам договариваться?
– Ну, как же – вы не хотите отдавать девку, кричите на меня, бьёте. Но, когда Бэдфорд с Филиппом, наконец, договорятся о выкупе, они потребуют её выдачи от меня же! И, коли судьба мне садиться в Боревуар на осадное положение и терять, к слову заметить, солидный куш, я должен знать, чем все эти неудобства будут мне компенсированы?
Мадам Жанна опустилась в своё кресло.
– И чего же ты хочешь? – спросила она с придыханием, вытаскивая из широкого рукава покрытый бурыми пятнами платок.
– Ваши ленные владения в наследство, – не задержался с ответом Люксембург. – Все. В обход братца Пьера.
Страшный кашель графини заглушил
Графиня, наконец, успокоилась, затолкала платок обратно в рукав и откинулась на спинку кресла в полном изнеможении.
Глядя на племянника она словно прочла все его мысли. «Надеется, что я умру быстрее, чем Бэдфорд с Филиппом договорятся. Но я ещё продержусь и увижу, как он лишится своего выкупа… А сейчас главное успокоить Жанну и успеть сообщить обо всём Иоланде Анжуйской, которая наверняка уже готовит выкуп от этого дурня Шарля…»
Мадам Жанна всё последнее время держала в памяти письма, полученные недавно от герцогини и от Карла Лотарингского. Общий смысл и там, и там был один – позаботиться о Жанне, и графиня ничего не имела против, потому что девушка ей тоже понравилась – умна, смела и необычна. Подобных ей крестьянских девушек старая графиня ни разу доселе не встречала, а потому в чудо поверила охотно! И ей не слишком нравилась ситуация, при которой Божью посланницу готовили на заклание в угоду этому малолетнему английскому королю!
Но и ради неблагодарного короля Шарля графиня тоже пальцем бы не пошевелила, даже несмотря на то, что была ему когда-то крёстной матерью. Она сама себе госпожа, и имеет собственное разумение. Правда, без серьёзной поддержки отстаивать Деву двум дамам было бы проблематично, так что письмо от герцогини Анжуйской пришло очень кстати. Мадам Жанна помнила, что герцогиня всегда была с ней уважительна и любезна, не говоря уже о том, что в отношении страны ещё и чертовски влиятельна! И то, что она волнуется о Жанне – этой милой девушке, несомненно отмеченной Господним озарением, только убеждает в её исключительной добропорядочности и позволяет думать, что так же добропорядочен окажется, наконец, и французский король!
Старая графиня умела ценить ум и дальновидность. Она вполне отдавала себе отчёт в том, что дама, подобная герцогине, искушённая в интригах, как политических, так и светских, не станет без далеко идущих целей беспокоиться о ком-либо. А герцогиня, к слову сказать, беспокоилась не только о Жанне, но и спрашивала, не привезли ли вместе с Девой и её пажа – другую девушку по имени Клод, в судьбе которой она, дескать, тоже принимает участие. Да и Лотарингский герцог вторил ей почти слово в слово.
А ведь Карл серьёзно болен… Болен, как и сама графиня, и тоже, видимо, печётся о душе, поэтому просит позаботиться не только о Жанне, но и «обо всех, взятых с нею, коих могут, или уже перевезли в Боревуар…». Кого он мог иметь в виду, кроме той же девушки-пажа? Вряд ли кого-то другого. Значит, другая девушка тоже чего-то стоила…
Проверки ради графиня Люксембургская заикнулась перед Жанной об этой Клод, и та пришла в небывалое волнение! Чуть не на коленях, просила рассказать, о судьбе своей «подруги и наперсницы»!