Уорхол
Шрифт:
Энди некогда болтаться по улице. Ему некогда играть. Он у меня делать уроки. Мой Энди для смеха нарисовал лицо соседского мальчишки. Энди было девять. Ох, Энди хороший мальчик. Умный. Его учительница, леди, говорит мне, что он сам себя хорошо учит.
Энди Уорхол:
У меня были хорошие оценки в школе. Учителя меня любили. Они говорили, что у меня природные способности. То ли необычный талант.
«У меня было три нервных срыва в детстве, – писал Энди в „Философии Энди Уорхола“. – Я вечно болел, так что постоянно ходил в летнюю школу, чтобы нагнать», – рассказал он в интервью в середине семидесятых. «Говорил, с ним случалась пляска святого Витта
У Энди и впрямь было немало проблем со здоровьем в детстве. Пол вспоминал:
Когда Энди было два года, у него стали глаза гноиться. Это не проходило, и мама стала промывать их борной кислотой каждый день. Когда ему было четыре, он вышел из дому на Молтри-стрит, упал на трамвайные пути и сломал руку. Маме только через несколько дней рассказал. Спросила: «Ну как?» Ответил: «Болит». Оставили как есть. А месяца через два кто-то заметил, что там явная кривизна. Этой рукой он и рисовал. Пришлось отвести его в больницу, Fall Clinic. Взяли с нас всего двадцать пять центов за карту и еще пятьдесят центов за осмотр. И пришлось ломать руку заново. Когда ему было шесть, он болел скарлатиной, а в семь мама заставила его вырвать гланды со мной за компанию. Это стоило восемь долларов.
Наконец осенью 1936 года в возрасте восьми лет Энди столкнулся с заболеванием, которое изменило его детство. До открытия пенициллина ревматическая лихорадка часто встречалась у детей, которые жили в антисанитарных условиях, поблизости от трущоб, и небольшой процент заболевших от нее даже умирал. Около десятой доли случаев заболевания перетекали в хорею, часто называемую пляской святого Вита (в честь христианского святого ребенка-мученика из XIII века), болезнь центральной нервной системы. В тяжелых случаях больной терял контроль над конечностями и переживал приступы судорог. Особенно пугало то, что доктора точно не знали, что является причиной происходящего, и могли только успокаивать пациентов и их родителей, что все пройдет и последствий не останется. По сути, самым страшным была психологическая травма, потому что столкнувшиеся с подобным дети зачастую думали, что просто сходят с ума.
Когда Энди заболел, он уже был любимчиком учителей в Холмсе, а тут при попытке написать или нарисовать что-либо на доске рука стала так трястись, что его подняли на смех. Видя, что он боится, его стали зажимать и поколачивать. Годы спустя он рассказал знакомому, что дети его избивали, из-за чего у него начались проблемы в общении. Как отметила Кики Ланчестер, «всегда выбирают слабых». Энди не понимал, что с ним происходит, и снова начал бояться ходить в школу. Все сильнее стал теряться, легко пускал слезу и начал с трудом справляться с простейшими задачами, будь то завязывание шнурков или собственная подпись.
Поначалу дома никто не обратил внимания на эти симптомы, наверное, потому, что Энди и так был очень застенчивым и считался плаксой. И все же, стоило симптомам усилиться, не замечать их уже было нельзя. Он начал глотать слова, перебирать вещи трясущимися руками, теребить все и с трудом сидел ровно. «Наш семейный доктор был славянин по фамилии Зидик, – рассказывает Джон, – но мы никогда его не вызывали, потому что двух долларов было жалко. Обычно просто отлеживаешься в постели, пока не поправишься, а тут мама позвала его к негоднику». Доктор Зидик диагностировал случай пляски святого Витта средней тяжести. Энди на месяц был прописан постельный режим. Врач сказал Юлии, что Энди требуется полный душевный и эмоциональный покой, а также постоянный уход. Юлия переселила его в столовую, поближе к кухне, и посвятила себя выхаживанию сына.
Это была золотая пора детства Энди. На целый месяц он смог отгородиться от внешнего мира – школы, братьев, отца, всех, кроме Юлии. Она следила, чтобы его безостановочно развлекал поток из журналов о кино, комиксов, кукол из бумаги и книжек-раскрасок. «Я покупать ему комиксы, – рассказывает Юлия. – Резать, резать, хорошо резать. Резать оттуда картинки. Ох, любил он картинки из комиксов». Она также перенесла из гостиной в столовую семейное радио, которое в редком приступе щедрости недавно приобрел Андрей. Как только руки стали чуть меньше трястись, Энди дни напролет раскрашивал одну книжку за другой, собирал вырезки из журналов в коллажи и играл со своими бумажными фигурками.
Приятель из шестидесятых:
В один из тех редких случаев, когда он рассказывал о своих тяжелых временах, Уорхол вспоминал, как мама читала ему про Микки-Мауса под тусклой лампой в двадцать пять ватт. Еще она рисовала ему разноцветных котов и других зверей, пока они слушали у семейного радио передачи вроде Suspense или One Man’s Family. Его мать была твердо убеждена, что ее мальчик создаст что-то необыкновенное, что-то особенное для этого мира.
Уорхол написал в «Философии»:
Мама, с ее выраженным чехословацким акцентом, изо всех сил старалась читать мне как можно лучше, и я всегда говорил «спасибо, мама», когда она дочитывала «Дика Трэйси», даже если ни слова не понял. Она вручала мне батончик
Hershey за каждую законченную страницу в раскраске.
Я любил Уолтера Диснея. Вырезал фигурки его персонажей. Белоснежка меня особенно потрясла. Но мультфильмы у меня не пошли. Никогда не мог подумать о том, чтобы рисовать правильных персонажей.
Также Энди открыл для себя блистательный мир знаменитостей, роскоши и красоты в журналах о кино, описывавших перипетии жизни звезд в тридцатые детальнее, чем делают в сегодняшней прессе. «Жизнь Марлен Дитрих», к примеру, печаталась в качестве ежедневных комиксов в питтсбургских газетах. Так Энди увидел не только жизнь, казавшуюся ему идеальным местом для побега, но и два места, стоивших пристального внимания: города мечты – Голливуд и Нью-Йорк.
Весь этот поток информации превратил комнату больного Энди в его первую мастерскую. Юлия стала его первым помощником. Она восхищалась его рисунками и коллажами, смеялась над передачами по радио («Она была жизнерадостной женщиной и могла заразить своим смехом», – говорил Джон) и обихаживала его круглые сутки, ночуя в одной постели с ним, а иногда просиживая до утра и оберегая его сон.
Оба брата отмечали, что Энди сильно преувеличивал интенсивность своих приступов святого Витта. Он слег после них только раз, и то был тогда слишком мал, чтобы что-то осознать. По мнению Джона, «это не страшнее ветрянки или боли в горле». Между тем то, как Энди носился со своим заболеванием впоследствии, дает понять, насколько большое значение имело для него произошедшее.
Продержав Энди в постели в течение четырех недель, Вархолы решили, что пришла пора вернуть его в школу. Правда, в назначенный день он заартачился. Стоя на крыльце, схватился за материнский подол и расплакался, потому что не хотел идти. Андрея дома не было, и Юлия не знала что делать. Пол своевременно вышел на крыльцо и наткнулся на Энди, пышущего яростью, как и четыре года назад после инцидента в начальной школе Сохо. «Ему придется в школу пойти», – объявил Пол. Он полагал, что Энди боялся, что его побьют смеявшиеся над ним мальчишки, считавшие его нюней, и это не казалось ему достаточной причиной для того, чтобы оставлять брата дома. Энди завопил.