Уорхол
Шрифт:
Тинка уточнила:
Я была ему как сестра, и, кажется, ему хотелось быть со мной рядом, ему так легче было. Мы все пришли на поминки и похороны.
Джон Элачко, вызвавший у Энди второй приступ плясок святого Вита, помогал с похоронами.
Я помогал его хоронить. Старики заголосили что-то положенное для оплакивания, с рассказами о жизни усопшего, перекрестив руки на груди и прыгая с ноги на ногу. Юлия Вархола была одной из плакальщиц. Сначала мы отвезли его в церковь, а потом на кладбище, в обычном катафалке, за которым следовала вереница машин. Это были самые что ни на есть традиционные похороны. Наняли несколько больших
Возможно, это были единственные похороны, на которых присутствовал Энди. Его страх смерти привел к полному отторжению всего, что ее касалось. Какие бы эмоции в душе он ни испытывал, они растворились, как только гроб отца опустили в землю чуть покатого пенсильванского склона кладбища Святого Иоанна Богослова в Касл Шеннон. Уже на Доусон-стрит Тинка заметила, что «Энди играл на улице. Он близко к сердцу это не принял». На фотографиях, сделанных у их дома после похорон, Энди выглядит цветущим, словно разом и избавился от какой-то внутренней преграды, и запасся новой энергией, которой будет подпитываться вся его юность. Джон Вархола сказал: «Думаю, если и повлияло что значительное на Энди в его детстве, это была кончина отца».
Несмотря на искренность родственных соболезнований, у некоторых Завацких была болезненная страсть, определенное смакование трагедии, скорее бередившее, а не излечивающее сердечные раны, и Юлии следовало быть осторожной, чтобы не утонуть в скорби своего семейства. «Мне было очень плохо, ничто меня не радовало, – вспоминает Джон. – И чтобы оправиться, потребовалось время. Мы были сплоченной семьей. Мама говорит, что без Энди она бы не справилась. Энди, пока он сидел дома, рисовал и учился, действительно составлял ей компанию лучше, чем смог бы я. Я выходил на улицу поиграть в мяч, а вот Энди почти все время проводил с мамой. Он был с ней очень близок».
Раз Юлия стала льнуть к Энди, как он льнул к ней в годы своего болезненного детства, они отплатили друг другу за взаимопомощь.
Эта связь только усилилась в ходе событий 1942–1944 годов. Жена Йозефа, Стрина, больше всего критиковавшая Андрея при жизни за прижимистость и скаредность, заявила: она считает, что семья должна унаследовать значительную долю его состояния, но Юлия ответила отказом. «Мой муж был хорошим человеком, – сказала она. – Не пьяница. У меня одиннадцать тысяч долларов в банке. Я плачу налоги. Я воспитываю детей».
«После этого мама со Стриной совсем не ладила. Они отдалились», – говорит Пол.
А потом была женитьба Пола. Отца еще не похоронили, а Пол уже исполнил его предсказание, начав встречаться с юной красоткой из соседнего Гринфилда. В апреле 1943 года он спросил у матери, что она думает, если он соберется жениться. «„А это может повлиять на ситуацию? – спрашивает она. – Я у тебя на пути не встану. Хочешь жениться, ну и прекрасной Я говорю: „Ну, жить мы будем здесь же. Будем снимать второй этаж, и я заплачу тебе за месяц вперед“».
Несмотря на старания Пола и попытки Юлии не допустить новое вторжение в ее жизнь, план был обречен с самого начала. Энн Вархола была властной, невротичной женщиной, которая считала, что все должны воспринимать мир ее глазами, и была увлечена религиозными поисками. Все, по ее мнению, должны были искать собственную внутреннюю правду и свободно демонстрировать ее миру. Нет ничего более противного природе Вархолов с их сложными, многоуровневыми родственными связями, полностью зависящими от того, чтобы не говорить, что на самом деле чувствуешь. Ей никогда не нравился Энди, как он считал, потому, что она была первой, кто сразу признал в артистичном тихом мальчике гомосексуала. Они так никогда и не поладили, и Энди мучился
Ситуация только ухудшилась, когда сообщили, что Энн беременна, а Пол, призванный на флот для участия в военных действиях, вскоре оставит ее на попечение Юлии. Беременная и, по ее мнению, покинутая, Энн стала для Юлии еще большим бременем.
К тому моменту, когда ребенок, Пол Вархола-младший, появился на свет в начале 1944 года, стало ясно, что так больше продолжаться не может. Тут роль сыграло состояние здоровья Юлии. Жизнерадостная и стойкая, несмотря на тяготы своей жизни, она все же стала потихоньку сдавать. Какое-то время ее беспокоил геморрой. Ей стало физически тяжело заботиться о состоянии роженицы с младенцем, и, к великому облегчению Юлии, Джона и Энди, Энн съехала обратно к родителям ждать возвращения Пола с флота.
Эта передышка была недолгой. Геморрой привел к такому сильному кровотечению, что Юлию заставили вызвать врача, назначившего множество анализов и вскоре диагностировавшего рак толстой кишки. Ее шансы на выживание были приблизительно пятьдесят на пятьдесят, как он сообщил Юлии и Джону, и шансы эти полностью зависили от ее согласия на операцию, которую начали проводить совсем недавно – колостомию.
Новая беда последовала столь стремительно за пережитыми недавно, что Вархолам некогда было думать о своих чувствах. Раз Юлия была не в состоянии взять на себя ответственность за происходящее, Пол, как старший из ее близких, примчался домой из тренировочного лагеря, чтобы подписать все необходимые бумаги, разрешившие докторам вырезать матери весь кишечник и заменить его специальной сумкой в животе. Мальчикам и Юлии сказали только, что операция необходима и требуется незамедлительно. Джон Вархола:
Мама так полагалась на Господа, говорила не беспокоиться. Думаю, видела выражение моего лица: будто это меня должны были оперировать. «Не волнуйся, – говорит, – я буду в порядке». Не думаю, что сами доктора прямо уж разбирались. Нам всегда казалось, что не надо было ей эту операцию делать. Никогда не забуду, как Энди пришел в день после операции. Первое, что спросил: «Мама умерла?» Печальная ситуация – потерять сначала отца, а через два года… Слишком скоро. Энди было очень грустно. Думаю, связь между нами с Энди усилилась. Мы старались слушаться маму и просто молились, много молились. Ходили к матери в больницу каждый день. Она провела там почти три недели.
Когда Юлия, едва ли понимавшая детали экстренного оперативного вмешательства, обнаружила его последствия, она была в шоке. По словам Джона, «она была очень слаба и очень расстроилась, узнав, как ей теперь ходить в туалет. Она всегда говорила, что думает, что это все было зря, а кровотечение просто от геморроя». «Все прошло успешно, – вспоминает Пол, – просто после такой операции точно впадаешь в глубокую депрессию. Начинаешь задумываться, а хочешь ли вообще жить?»
До конца своих дней Юлия была убеждена, что рака у нее не было, а операция не была необходимой. Пусть бы и так, но, когда Энди впоследствии пытался уговорить ее на операцию, где бы заменили мешок внутри нее на трубки, Юлия наотрез отказалась: мол, оперироваться слишком больно.