Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Шрёдер Элис

Наконец появилась управляющая домом с запасным ключом. Войдя в квартиру, они увидели Билли, сидящего на полу спиной к двери со скрещенными ногами. Из его предплечья, перетянутого жгутом, торчала игла. Неподалеку от него на маленьком журнальном столике стоял проигрыватель. Последняя песня на пластинке доиграла два дня назад. Билли был мертв и холоден, как камень. Сьюзи закрыла глаза и принялась плакать, а Питер выскочил в коридор, чтобы найти ближайший таксофон и вызвать скорую помощь²⁷. Вскрытие показало, что Билли умер от «острого отравления кокаином и морфином»²⁸.

«Он был таким милым парнем, — говорит Баффет, — но убил себя наркотиками». Эта семейная потеря многие годы спустя кровоточила, словно открытая рана. После смерти Роджерса Сьюзи, по словам Дорис, «страдала как никогда прежде». Она не только потеряла племянника, которого любила как собственного сына. Она испытывала боль и из-за того, что

ее многолетние попытки спасти его пошли прахом. Никогда прежде она не испытывала в своей жизни такого сильного поражения.

Уоррену нравилось желание жены спасать людей, и он отдавал должное ее умению помогать нуждающимся. Билли Роджерс был лишь одним из многих, с кем она подружилась. Одни из них разрушили свою жизнь неправильно сделанным выбором, другие оказались жертвами простого невезения, но мало кто из них доходил до столь ужасного финала. «Мама Сьюзи» поставила себе целью лично помогать каждому человеку, попавшему в поле ее зрения и оказавшемуся в беде. Уоррен называл ее «ритейлером». Ему была совершенно чужда эмоциональная открытость подобного общения один на один. Сам он предпочитал использовать силу своих мозгов и денег для того, чтобы изменить жизнь максимально большого количества людей. Поэтому себя он считал не «ритейлером», а «оптовиком». Он общался с людьми с позиции учителя. Только теперь он больше не преподавал курс в Университете Омахи, а его самые внимательные ученики — Кей и Дон Грэхем — уже были в достаточной степени «забаффетированы». Самые важные для него учебные занятия — встречи Buffett Group — проходили лишь один раз в два года. Баффету же настолько нравилось преподавать, что он начал искать себе слушателей.

В 1980 году он согласился дать показания в ходе крупного судебного дела против компании IBM, обвиненной в нарушении антитрестовского законодательства, — самого известного судебного разбирательства того времени. Другой свидетель, Ар-джей Миллер, коллега Баффета по совету директоров, также охотно согласился дать свои показания. Позднее он рассказывал, что в процессе заседания чувствовал, что юристы поджаривают его на медленном огне, а судья демонстрировал неприкрытую ненависть к IBM. В итоге он остался крайне разочарован своим участием. Баффет же, по всей видимости, наслаждался возможностью продемонстрировать свой опыт и посоревноваться с адвокатами. Можно сказать, что в свои показания он вложил всю душу. «Уоррен умеет отлично выступать в судебных заседаниях», — говорит Миллер²⁹. Баффет был особенно доволен тем, что его показания стали заметной частью значимого для всего американского бизнеса судебного процесса.

Мудрость Баффета, сохраненная в его письмах для бывших партнеров, которые он писал в 1960-х годах, копировалась и распространялась по всей Уолл-стрит в огромном количестве, пока очередные копии не становились блеклыми и неразборчивыми. А с 1977 года благодаря помощи Кэрол Лумис его необычные письма акционерам, включенные в годовую отчетность Berkshire, тщательно спланированные, наполненные откровениями и говорящие простыми словами о самых сложных материях, становились от года к году все более личными и интересными. Они изобиловали советами относительно выживания и преуспеяния бизнеса, их язык был не только ясным, но и образным — Баффет использовал в своих письмах и библейские цитаты, фразы из «Алисы в стране чудес» и мораль из сказки про красавицу и чудовище. Значительная часть писем была посвящена обсуждению вопросов, не связанных с финансовыми результатами Berkshire Hathaway. Баффет размышлял и об инвестировании, и о вреде, который наносят бизнесу те или иные экономические события, и о том, каким образом компаниям следует оценивать результаты своей деятельности. В этих письмах он выступал то проповедником, то полицейским. У читавших эти письма людей складывалось ясное представление о нем как об интересном, даже очаровательном человеке. Его инвесторы хотели общаться с ним все больше и больше. И он щедро делился с ними всем, что узнал сам, на собраниях акционеров.

Поначалу эти собрания происходили в бывшем офисе Сибери Стэнтона, расположенном на фабрике в Нью-Бедфорде. Два или три человека, связанные с Беном Грэхемом, приходили на эти собрания только затем, чтобы просто послушать Баффета. Один из них, Конрад Тафф, ранее посещал семинары Грэхема. Баффет хотел, чтобы его встречи с акционерами были открытыми, демократичными и ничем не походили на прежние собрания Marshall-Wells. Тафф постоянно задавал Баффету вопросы, а тот наслаждался, отвечая на них. Ему казалось, будто он сидит в мягком и глубоком кресле, а вокруг толпятся люди, желающие впитать в себя крупицы его мудрости.

Встречи в таком формате происходили на протяжении нескольких лет. Многие приходили на них только для того, чтобы задать свои вопросы, причем не перестали этого делать, даже когда место проведения встреч было перенесено в кафе при компании National Indemnity в Небраске. Баффет наслаждался ими, как и прежде, несмотря на то что порой на них собиралось не особенно много людей. В 1981 году на встречу

пришло всего 22 человека. Джеку Рингуолту даже пришлось пригласить в кафетерий нескольких сотрудников — они стояли у задней стены для массовки, чтобы Уоррен не чувствовал смущения, вещая в пустом зале. Встреча завершилась через 15 минут после того, как были решены все формальные юридические вопросы и принят десяток достаточно поверхностных решений. Стенографистка, которую Конрад Тафф пригласил для того, чтобы она зафиксировала для него важные мысли Баффета, так и не начала запись. В отчаянии она взглянула на Верна Маккензи, а тот просто пожал плечами³⁰.

Однако в июле 1983 года, во время слияния с Blue Chip, в кафетерии внезапно появилась небольшая толпа людей, желавших послушать Баффета. Он отвечал на их вопросы в своем привычном, простом и непринужденном стиле, при этом вел себя демократично и относился к процессу общения с искренней заинтересованностью, точно так же как в своих письмах к акционерам.

Баффет использовал привычные для аудитории метафоры типа «новое платье короля» или «синицы в руках». Он делился истинами, которые не хотели признавать многие другие бизнесмены, и, как обычно, обрушил свой гнев на двуличных руководителей множества корпораций. Он проводил параллели между событиями своей жизни и сюжетами сказок — так в его представлении Роза Блюмкин напоминала Золушку в Berkshire Hathaway, а Аджит Джейн выглядел в глазах Баффета сказочным персонажем Румпельштильцхеном — он управлял подразделением перестрахования так успешно, как будто создавал золото из соломы. Речи Баффета привлекали внимание своим стилем, а смысл их был настолько важным, что о Баффете говорили буквально повсюду. Его способ самовыражения позволял многим людям увидеть привычные проблемы в новом свете. Встречи обладали глубиной, как и все, к чему Баффет когда-либо прикладывал руку. Снежный ком рос.

С 1986 года Баффет решил проводить собрания в зале Witherspoon Auditorium музея Joslyn Art Museum. В том году на собрание пришло 400 человек, а на следующий год — уже 500. Многие из собравшихся благоговели перед Баффетом, который смог сделать их богатыми. В перерывах между его ответами на вопросы некоторые посетители громогласно зачитывали с балкона посвященные ему стихи³¹.

Невероятный успех Баффета и слава, ему сопутствующая, постепенно превращали его имя в вызывающий доверие бренд. Разумеется, в какой-то момент он стал объектом внимания со стороны группы преподавателей финансов, стремившихся доказать, что успех таких людей, как Баффет, случаен и что на них не стоит обращать особенного внимания, не говоря уже о том, чтобы боготворить.

Ученые начали с того, что высказали разумную, но не вполне очевидную мысль: по их утверждению, если большое количество людей пытается стать выше среднего уровня, то их действия сформируют новый средний уровень. Пол Самуэльсон, экономист из MIT, вернул из небытия работу, написанную Луи Башелье в 1990 году, и занялся ее пропагандой. Согласно выводам этой работы, рынок состоял из спекулянтов, объединенных в единое целое, действующее по закону «случайного блуждания»³². Юджин Фама, преподаватель из Университета Чикаго, использовал данные работы Башелье для тестирования современного ему рынка, который он описывал словом «эффективный». По его мнению, все попытки легионов инвесторов переиграть рынок оказывались бесполезными. Тем не менее на рынке появилась целая армия профессионалов, готовых брать деньги за управление деньгами инвесторов и попытки предсказать поведение тех или иных акций в будущем. Кто-то брал за эту работу скрои* ное вознаграждение, а кто-то (в особенности хедж-фонды) применяли формулу «2 и 20», которая приобрела впоследствии легендарную известность (они брали за свои услуги 2 процента от активов и 20 процентов от прибыли). Фондовые брокеры получали свою долю от каждого, кто захотел под воздействием телевизионных шоу и журнальных статей купить очередную «горячую» акцию и посоревноваться с профессионалами. Но каждый год люди получали от своих инвестиций ничуть не больше прибыли, чем обеспечивал общий рост рынка (разумеется, за исключением комиссий брокера).

Впервые на это угрожающее положение вещей обратил внимание Чарльз Эллис, консультировавший целый ряд профессиональных финансовых менеджеров. В своей статье Winning the Losers Game, написанной в 1975 году, он продемонстрировал, что профессиональные финансовые менеджеры не могли переиграть рынок в 90 процентах случаев³³. Статья Эллиса привела в уныние множество частных инвесторов, читателей книг и посетителей семинаров на тему «Как получить миллионы за счет инвестирования». По мнению Эллиса, лучший способ заработать деньги на рынке заключался в том, чтобы покупать доли в фондах, отражающих изменение общего фондового индекса, и не платить при этом чрезмерно высокого вознаграждения управляющим. В долгосрочной перспективе доходность фондового рынка должна была превысить доходность облигаций, поэтому инвесторы могли бы получить свою долю от общего роста экономики. Эти рассуждения выглядели вполне разумными.