Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира

Шрёдер Элис

У Баффета с Мангером был огромный опыт в инвестициях, поэтому они достаточно громко выражали свое неудовольствие возникшим положением вещей, однако их мнение проигнорировали. Их протесты привели лишь к повышению степени их отчужденности от работников компании. Phibro, подразделение Salomon, основало совместное предприятие с компанией из Хьюстона Anglo-Suisse, созданной семью годами раньше. Цель предприятия состояла в разработке нефтяных полей в Западной Сибири и Арктике, что должно было привести к настоящей революции в производстве нефти в России. Проект «Белые ночи» хотел прийти в Россию с миром — помимо разработки нефтяных месторождений им был построен рекреационный центр, а кроме того, в Россию из США хлынул поток продуктов питания и одежды.

«Anglo-Suisse... — вспоминал Мангер после того, как идея потерпела крах. — Это была совершенно идиотская затея. В деятельность компании не были вовлечены ни англичане, ни швейцарцы. Даже само имя компании говорило нам о том, что в этот проект лучше не влезать».

Тем не менее Salomon вложила в проект 116 миллионов долларов, предположив,

что нефть очень важна для будущего развития России и что для ее добычи будет крайне необходим западный капитал. Однако, несмотря на то что Баффет считал, что «страна никуда не денется, никуда не денется и нефть», этого нельзя было сказать о российской политической системе. И риск не покрывался никаким запасом прочности³⁰.

Как и следовало ожидать, вскоре после начала работы совместного предприятия «Белые ночи» российское правительство начало играть с налогами на экспорт нефти. Эти налоги практически лишили «Белые ночи» какой-либо прибыли. Кроме того, разочаровывающими оказались и объемы добываемой нефти. Российские олигархи постоянно летали в США и ждали, что там их будут развлекать, в том числе и с помощью проституток. Российское правительство вело себя непредсказуемо и недружелюбно, что приводило к конфликтам чуть ли не с самого первого дня работы. Наверняка на добыче нефти в России кто-то мог заработать большие деньги, но уж точно не Salomon Inc. Тем не менее в тот период основная головная боль была связана не с Россией. В 1989 году США были прямо-таки одержимы опасениями того, что страна останется в тени восходящего солнца японской экономики. Salomon инвестировала крупные суммы в Японию и достаточно успешно запустила там свой новый проект, который быстро развернулся под руководством Дерика Мохана, привлекла к работе сотни сотрудников и начала зарабатывать неплохие деньги. Постепенно Мохан начал передавать бразды правления местным талантливым руководителям. Баффет, который обычно не покупал иностранных акций и считал, что японские акции слишком дороги, не выказывал совершенно никакого интереса к какой бы то ни было деятельности, связанной с Японией. Однако Кэтрин Грэхем была просто-таки восхищена деятельностью Акио Морита, одного из самых ярких бизнесменов в мире. Морита занимал пост председателя правления Sony, одной из самых успешных корпораций в мире. Грэхем как-то раз познакомила этих мужчин на одном из официальных ужинов, но контакт между ними не сложился.

Во время одной из поездок Баффета в Нью-Йорк Морита-сан устроил небольшой ужин для Грэхем, Баффета и Мэг Гринфельд в своей квартире на Пятой авеню, окна которой выходили прямо на Metropolitan Museum. Баффет, озадаченный столь сильным увлечением Грэхем мощным и обладавшим перспективным видением человеком, согласился пойти на этот ужин.

Баффет никогда прежде не ел японской пищи и знал, что у него могут возникнуть проблемы. Достаточно часто ему доводилось присутствовать на приемах, где он вместо яств теребил сервировочную салфетку. Он вполне мог обойтись без еды на протяжении семи-восьми часов. Однако ему не хотелось оскорблять своих хозяев. Став знаменитым, он понял, что больше не может имитировать процесс поедания незнакомых ему блюд (прежде он просто резал пищу на кусочки и двигал ее по тарелке). Эти манипуляции не оставались незамеченными.

Окна квартиры Мориты выходили на Центральный парк, а с другой стороны открывался прекрасный вид на кухню, где готовились суши. Избранные гости имели возможность наблюдать через прозрачное окно за тем, как четыре повара готовят для них сложные и необычные блюда.

Пока гости рассаживались за столом, Баффет бросил взгляд на поваров. Ему было интересно, какую же еду они преподнесут. Как почетный гость он сидел лицом в сторону кухни. На небольшом пьедестале лежали палочки для еды, а рядом с ними стояли маленькие мисочки с соевым соусом. Баффет уже знал, что ему не нравится соевый соус. Принесли первое блюдо. Сидевшие за столом с удовольствием занялись им. Баффет же только промямлил слова извинения. Он сделал жест в сторону официанта, чтобы тот убрал его тарелку с едой. Принесли следующее блюдо. Баффет не мог понять, что именно лежит на его тарелке, но смотрел на еду с ужасом. Он заметил, что Мэг Гринфельд, которая имела сходные с ним вкусы, испытывает аналогичные проблемы. Миссис Морита, сидевшая рядом с ним, вежливо улыбалась и почти ничего не говорила. Баффет выдавил из себя еще одно извинение. Он еще раз кивнул официанту, чтобы тот забрал тарелку. Тарелки с нетронутой едой вернулись на кухню, и Баффет был уверен, что это не ускользнуло от внимания поваров.

Официант принес еще одно блюдо, которое напомнило Баффету куски резины. Кей и чета Морита принялись с удовольствием его уписывать. Когда Баффет еще раз извинился, миссис Морита вновь вежливо улыбнулась. Баффет начал корчиться. Он любил стейки с кровью, но не мог заставить себя есть сырую рыбу. Официант очистил тарелки. Повара стояли с опущенными головами. Баффет вспотел от волнения. Запас его извинений кончился. Повара выглядели занятыми, но он был уверен, что они тайком наблюдают за ним через стекло и пытаются понять, что он будет делать дальше. Прибывало одно блюдо за другим, однако тарелки Баффета возвращались обратно на кухню нетронутыми. Ему казалось, что он слышит с кухни легкое гудение. Сколько еще блюд могло быть подано? Он судорожно вспоминал, сколько еще осталось на планете вещей, которые можно есть сырыми. Казалось, что миссис Мо-рита немного разочарована его поведением, но он не был в этом уверен, ведь она все время улыбалась и почти ничего не говорила. С каждым новым блюдом время текло все медленнее.

По подсчетам Баффета, количество поданных блюд уже превысило десяток. Он попытался компенсировать свои промахи с помощью остроумной и самоуничижительной беседы о делах с Морита-сан, но чувствовал, что тем самым лишь унижает себя. Но даже на пике своего унижения он не мог заставить себя думать о чем-либо другом, кроме гамбургеров. Он был уверен, что шум в кухне становится громче с каждой его тарелкой, которую уносили обратно нетронутой. Уже сменилось пятнадцать блюд, а Баффет так и не съел ни кусочка. Семья Морита вела себя подчеркнуто вежливо, что заставляло его испытывать еще большее унижение. Он отчаянно хотел вернуться обратно в квартиру Кей, где его ждали попкорн, арахис и клубничное мороженое.

«Это было хуже всего, — вспоминает он об обеде, на котором не съел ни кусочка. — Мне доводилось бывать в подобных ситуациях, но эта была хуже всего. Я никогда не смогу взять в рот японскую еду».

Тем временем сотни сотрудников Salomon, которые были бы готовы проползти на коленях всю Пятую авеню за обед, которым Баффета потчевали у Морита, питались в дорогих японских ресторанах и сплетничали о размере своих бонусных выплат. Причем главным было не то, какая сумма прописана в чеке каждого из них. Самым главным было то, насколько эта сумма больше или меньше суммы в чеке соседа. Баффет и Мангер почти не представляли, насколько большие проблемы ждут Salomon. Арбитражеры Мэриуэзера требовали все больше денег. Бывшие преподаватели колледжей (прежде зарабатывавшие всего по 29 000 долларов в год) чувствовали, что занимаются субсидированием убыточных подразделений типа инвестиционного банкинга. Они называли систему раздела прибыли «социалистической»³¹. Действуя независимо от остальных, арбитражеры могли бы заработать значительно больше денег. Они хотели откусить хороший кусок от сотен миллионов долларов, которые зарабатывали для фирмы³². Несмотря на то что Мэриуэзер был достаточно стеснительным человеком и порой даже не мог устанавливать зрительный контакт, он тем не менее стал одним из самых агрессивных и успешных борцов за бонусы в мире. Гутфрейнд постепенно сдавался и отдал арбитражерам 15 процентов от суммы, которую они зарабатывали⁴⁰⁴. По сути, они могли получать куда больше денег, чем трейдеры, делившие бонусный бюджет между собой. Между Гутфрейндом и президентом Salomon Томом Страуссом было заключено секретное соглашение, о котором до поры до времени не знало ни правление, ни другие сотрудники Salomon.

К 1991 году у Баффета и Мангера накопилось достаточно много причин для разочарования работой Salomon. Они получали устаревшие данные о финансовых результатах. Требования персонала к повышению размера бонусов непрерывно росли. Баффет и Мангер не соглашались с множеством решений, принимавшихся советом директоров. Цена акций не менялась восемь лет. Доходы снизились на 167 миллионов, в основном в связи с выплатами сотрудникам.

Баффет, до сих пор позволявший Мангеру играть роль «плохого парня», встретился с исполнительным комитетом и рекомендовал им снизить выплаты комиссионных. Тем не менее представленная акционерам итоговая сумма бюджета комиссионных была на семь миллионов долларов выше, чем прежде. Благодаря новой формуле, которую Мэриуэзер умело протолкнул в интересах своих ребят-арбитражеров, один из них — Ларри Хилибранд получил вместо трех целых 23 миллиона долларов³³. Когда новости о размере бонуса Хилибранда просочились в прессу, некоторые его коллеги чуть не сошли с ума от злобы и почувствовали себя обманутыми — им казалось, что все забыли о тех миллионах, которые они заработали для компании.

У Баффета не было проблемы с выплатами бонусов арбитражерам как таковой. «Я верю в то, что талантливым людям следует платить много денег, — говорит он, — но, пользуясь выражением Чарли, эта оплата должна представлять собой роялти, разнесенное во времени». Созданная же в фирме структура выплаты бонусов напоминала структуру выплат в хедж-фонде и отчасти была даже похожа на структуру его прежнего партнерства⁴⁰⁵. Она приводила к значительному давлению на все остальные подразделения компании, вынужденные работать более упорно. Баффет возражал против того, что его не поставили в известность об этой схеме. Он возражал и против того, что при недостаточно хороших результатах сотрудники не подвергались никаким санкциям. Гутфрейнд в отличие от своих трейдеров проявил больше здравомыслия и решил снизить размер комиссионных на 35 процентов в связи со снижением доходов³⁴. Это помогло ему наладить отношения с Баффетом — тот поверил, что Гутфрейнд грамотный менеджер и обладает лучшим пониманием ситуации. Однако чувство справедливости Баффета было столь сильно задето алчностью сотрудников, что он преодолел свою привычную инерцию и проголосовал против выплаты бонусов трейдерам. Но его голос значил крайне мало. Тем не менее, когда информация о том, что Баффет голосовал против, достигла офисов Salomon, люди пришли в бешенство. Миллиардер, так любивший деньги, осмелился назвать их алчными.

Баффет же воспринимал Salomon как казино, у входа в которое расположен ресторан³⁵. Ресторан был лидером по потерям. Трейдеры, в особенности люди Мэриуэзера, представляли собой казино — чистые риски без какого-либо конфликта интересов. Эта часть бизнеса нравилась Баффету, и новая система была призвана не дать арбитражерам диктовать свои условия⁴⁰⁶. Однако в своих попытках управлять компанией с двумя различными системами оплаты труда (фигурально говоря, казино и рестораном) Гутфрейнд загнал кол в самое сердце Salomon.