Уоррен Баффет. Лучший инвестор мира
Шрифт:
Методика Уоррена значительно отличалась от методики его наставника Бена Грэхема. Твердый «количественный» подход, проповедовавшийся Грэхемом, соответствовал логике быстрого гандикапера, собирателя «сигарных окурков», принимавшего решения исключительно на основании статистических данных. Грэхем приходил на работу рано утром, просматривал справочники и еженедельные отчеты Moody’s Manual и Standard & Poor’s, выискивал, руководствуясь своими количественными методиками, недорогие акции, затем звонил Тому Нэппу в Tweedy, Browne & Knapp, покупал через него акции, а после закрытия рынка шел домой и спокойно ложился спать. Баффет говорил об этом подходе, который ему достаточно сильно нравился, так: «Наиболее гарантированный выигрыш является следствием достаточно очевидных количественных решений». Однако этот метод имел пару недостатков.
Продолжая использовать этот подход, Баффет много размышлял над тем, что впоследствии назвал «инсайдом с высокой степенью вероятности». Этот метод, хорошо показавший себя в случае с American Express, противоречил основной идее Бена Грэхема. В отличие от компаний, чья ценность была основана на денежных средствах, оборудовании, недвижимости, других активах, стоимость которых легко рассчитывалась и которые при необходимости могли быть легко реализованы, у American Express не было практически ничего, кроме гудвилла194 ее клиентов. Уоррен поставил на этот гудвилл деньги своих партнеров — наследство Элис, сбережения Дока Томпсона; запасы Энн Готтштальдт и Кэтрин Элберфельд; сбережения Энглов на черный день и средства Эсти Грэхем. Он посчитал, что именно гудвилл может стать тем конкурентным преимуществом, которое подразумевал Чарли Мангер, говоря о «великих компаниях». Он применил метод известного гандикапера Фила Фишера, который ставил во главу угла не количественные, а качественные оценки.
Позднее Баффет писал своим партнерам, что покупка «правильной компании» (с правильными перспективами, присущими отрасли условиями, правильным управлением и т. д.) означает, что «цена компании сама позаботится о себе... Именно это заставляет звенеть кассовый аппарат. Однако инсайды возникают достаточно редко, а кроме того, они не требуются при количественной оценке — цифры могут ударять тебя по голове так же быстро и сильно, как бейсбольная бита. Поэтому по-настоящему большие деньги делают те, кто принимает правильные качественные решения»6.
Внимание, которое Баффет уделял качественному подходу, нашло свое выражение в отличных результатах, о которых он смог доложить партнерам в конце 1965 года. Готовя годовой отчет, оно сравнил огромный доход с собственным предсказанием о том, что он сможет переиграть Доу-Джонс на 10 процентов, — и прокомментировал свои отличные результаты фразой: «Разумеется, ни один автор не хочет оказаться публично униженным из-за вопиющей ошибки. Маловероятно, что она повторится»7. Несмотря на всю иронию, он начал воплощать в жизнь традицию хеджирования против высоких ожиданий своих партнеров. По мере роста истории своих успехов Баффет начал все чаще рассуждать в своих письмах об изменчивости успеха и поражения. Он с поразительной частотой использовал такие слова, как «вина», «смущение» или «разочарование», для описания своих так называемых «ошибок». В сущности, он испытывал настоящее наваждение, стремясь не подвести никого из своих партнеров8. Читатели писем начали обращать внимание на эту особенность его стиля; одни предположили, что Баффет манипулирует ими, а другие принялись обвинять его в фальшивой скромности. Мало кто осознавал на самом деле, насколько глубокой была его неуверенность.
На следующий год после смерти Говарда Уоррен задумался об увековечении его памяти — например, учреждении именной стипендии для какого-нибудь университета. Однако ему никак не удавалось найти правильное решение. Вместе со Сьюзи они создали Фонд Баффета, выдававший небольшие гранты на образовательные цели. Однако он держал в голове нечто большее, не стремясь, правда, превращаться в филантропа. Сьюзи легче прощалась с деньгами, и поэтому управление фондом лежало на ней. А Уоррен продолжал заниматься своим делом, ни на минуту не снижая темпов. После своей невероятной победы в случае с American Express в апреле 1965 года он нанял на работу Джона Хардинга из трастового подразделения Omaha National
Bank для управления административными вопросами. Тем не менее, когда Хардинг приступил к работе, Баффет предупредил его: «Я не знаю, буду ли заниматься своим делом вечно. Если я перестану им заниматься,
Однако пока не было никаких признаков того, что Баффет собирается прекратить свою работу. Хардинг рассчитывал научиться тонкостям процесса инвестирования, однако его мечтам суждено было развеяться как дым. «Сама мысль о том, чтобы заниматься самостоятельными инвестициями, вылетела у меня из головы, как только я понял, насколько хорош в своем деле Уоррен», — говорит он. Вместо этого Хардинг просто поместил основную часть своих денег в партнерство.
Помимо сбора в BPL акций American Express на миллионы долларов, Уоррен стал заниматься и более крупными сделками, требовавшими большого количества путешествий и координации усилий. Наряду со сделками с крупными «сигарными окурками» Уоррен увлекся «качественными» идеями, связанными с гандикапом, которые вряд ли можно было найти, перелистывая страницы Moody’s Manual в домашнем кабинете. Его следующая цель — еще один «сигарный окурок» — находилась далеко от Омахи.
Каждый из последователей Грэхема в сети контактов Баффета постоянно занимался поиском новых идей. Однажды Дэн Ковин поделился с Баффетом названием производителя текстиля в Нью-Бедфорде, акции которого продавались со значительной скидкой к величине активов10. Его идея состояла в том, чтобы купить компанию, а затем ликвидировать ее, продав самые лакомые кусочки. Эта компания называлась Berkshire Hathaway. К тому времени Уоррен уже оправился от шока, вызванного потерей отца. Залысины исчезли, и он полностью погрузился в изучение новой идеи.
Баффет принялся описывать круги вокруг компании и наблюдать за ней. Он начал понемногу скупать акции Berkshire Hathaway. Хорошо ли, плохо ли, но в этот раз он выбрал компанию, которой управляла личность «размером со штат Массачусетс».
Сибери Стэнтон, президент Berkshire Hathaway, за последние десять лет без особого желания закрыл одну за другой более десяти фабрик. Пустые здания тянулись вдоль берегов рек, омывавших небольшие городки Новой Англии, и их красные кирпичные остовы напоминали храмы, из которых ушла вера.
Он был вторым из Стэнтонов, руководивших компанией. Его переполняло ощущение предопределенности судьбы. Стоя на каменистых берегах Нью-Бедфорда, он напоминал себе датского короля Кнуда, приказывавшего разрушительным волнам отступить4. Однако в отличие от Кнуда он твердо верил, что волны действительно отступят по его приказу. Сибери, напоминавший героя картины «Американская готика»44, холодно смотрел на своих посетителей с высоты почти двухметрового роста (конечно, только в случае, если они могли добраться до его кабинета). Он сидел в отдаленном от входа пентхаусе, к которому вела длинная и узкая лестница, далеко от шума ткацких станков. Путь к его кабинету преграждала целая армия секретарш. 195 196
Нью-Бедфорд — город, в котором располагалась штаб-квартира его компании — когда-то был бриллиантом в короне Новой Англии. В какой-то момент благодаря китобоям Нью-Бедфорд превратился в самый богатый город Северной Америки (в расчете на душу населения)11. Дед Стэнтона, капитан-китобой, возглавлял одну из влиятельных семей столицы самого удалого бизнеса в мире. Однако в середине XIX века, по мере того как редело поголовье кашалотов, промысловые суда должны были забирать все сильнее на север в поисках гренландских китов и заниматься промыслом в Северном Ледовитом океане. Осенью 1871 года, когда семьи Нью-Бедфорда терпеливо ждали своих сыновей и мужей, внезапные заморозки заставили двадцать два корабля остаться в арктических льдах. Они так и не вернулись197 198. После этого Бедфорд уже не мог быть таким же, как прежде. Китобойный промысел, лежавший в основе его благополучия, так и не смог обрести прежнюю силу. По мере снижения поголовья китов спрос на продукцию сократился. А после того как в Пенсильвании в 1859 году нашли нефть, керосин быстро превратился в популярный заменитель китового жира. Гибкий китовый ус196, использовавшийся при изготовлении женских корсетов, обручей юбок, каркасов зонтов и других предметов, характерных для Викторианской эпохи, не смог найти нового рынка сбыта, и изготовленные из него товары постепенно исчезли с полок магазинов.