Упирающаяся натура
Шрифт:
И вот мне подумалось: а что если цельную, собранную воедино, но не настоящую действительность вымысла и настоящую, но разрозненную, распылённую, не укладывающуюся в голове прототипическую действительность поменять местами?
Что если предположить, что все книжки, пьесы и фильмы описывают (так или иначе перевирая) некоторое действительное событие? Не в нашей жизни действительное, а в том особом континууме, в той особой вселенной, в которой НА САМОМ ДЕЛЕ происходило то, что изображено в книжках и фильмах?
Идёте вы, скажем, по лесу и набредаете на такую, хм, прямоугольную призму километр на километр.
Вот бы на этот Склад протыриться!
Но для этого герой моего романа должен как-нибудь догадаться о существовании склада. Как?
Как-нибудь попроще: шёл-шёл и нашёл. Можно даже — сначала заблудился в лесу для пущего драматизму. Знаете ли вы, что в каждый грибной сезон в Подмосковье бесследно пропадает до десяти человек? Грибы тоже собирают людей. Значит, шёл-шёл, заблудился, нашёл. Стало интересно, вынул ножичек грибной, давай ковырять…
Или нет. Сначала герой заметил, что Женя Лукашин (актёр А. Мягков) и Юрий Деточкин (И. Смоктуновский) как-то очень похоже морщатся, отхлёбывая из пивных кружек:
Актёры разные, напитки тоже разные (У Жени — одна водка, без пива, у Юры, напротив, с пивом), а морщатся одинаково. Потом понимает: э-э, да у них же мама одна — актриса Любовь Дображнская!
Братья? Но нет, не братья — ни у того, ни у другого никаких братьев нет… Значит… ОДНО ЛИЦО?!! А почему фильмы разные?
Герой начинает пересматривать фильмы, чтоб понять, почему они разные, и обнаруживает, что Ипполит (актёр Ю. Яковлев) за рулём личного автотранспорта подозрительно напоминает ему Шуру Бочкина из фильма «Лёгкая жизнь»:
Вот, скажем, Ипполит. Что мы знаем о нём? Упакован, «хорошо имеет от жизни», своя машина, французские духи — завидный жених, а до сих пор холост. Более того, в отношениях с женщинами явно неблагополучен, оттого и ревнив. Прослеживаются следы былой личной травмы. Из его монолога под душем («Конец Новогодней ночи, завтра наступит похмелье — пустота-а…») явно следует знакомство с опытом подобных похмелий, а стало быть, и с опытом предшествующих им прекрасных романтических безумств…
Шура Бочкин был подающим надежды химиком, но не поехал по распределению на строительство химкомбината, остался в Москве, устроился директором химчистки. Основательный был. Практический. Променял романтику на рубли. Но — влюбился. В приезжую учительницу из Сибири. Прекрасную, советскую, романтичную. Стеснялся признаться ей, кем работает. Чтоб стать достойным своей возлюбленной, бросил химчистку, завербовался на химкомбинат. А возлюбленная возьми да окажись обманщицей. Ей хотелось не любви молодого талантливого учёного, а в столице за богатым мужем остаться. Бросила его. С рваной раной в душе Шура едет на комбинат один, фильм на этом заканчивается. Но что было дальше? На самом деле?
Пожалуй, он и правда уехал, ведь химчисткой уже заинтересовалось ОБХС, удирать было пора. Но, поскольку с любовью вышел облом, Шура
Фактически под душем Ипполит говорит: «Взгляните на меня, жестокие, наивные люди! Я тоже думал, что можно переломить жизнь, подставить голодные ноздри ветру, нахвататься чужого счастья… И что теперь? Пустота-а…»
…Размышляя таким образом, мой герой додумывается до того, что его жизнь, в которой было так много ошибок и мало смысла, — это не особо умелая копия с той настоящей, которая происходит в Призме. Вероятнее всего даже, промежуточная копия, Черновик, скомканный рукой Незримого Лукьяненко. А настоящая жизнь досталась «другому ему», и это не такой уж большой секрет, раз уж он читал об этом столько фантастических и не очень книжек.
Интересно, а тот «другой он» догадывается, что живёт такой полной, осмысленной и, наверное, счастливой жизнью за счёт прозябания и неудач своего прототипа? А если догадывается, каково ему жить с этим чувством? Вроде как с сердцем донорским…
Может, оттого такие одинаково недоуменно-возмущённо-покорные лица у заглядывающих в кружки Жени Лукашина и Юрия Деточкина, что вместо собственных отражений, они увидели там друг друга?
Позорное благоразумье
Некоторое время назад часть общества была взбудоражена убийством женщины и ребёнка; у женщины преступник хотел отобрать мобильник, а её грудного ребёнка стукнул головой об дерево, «чтоб не орал». Известный журналист Дмитрий Ольшанский подытожил разговоры об этом в своём фэйсбуке:
«…Сталкиваешься с толпами людей, для которых оглушительной и крайне раздражающей является следующая новость: если человек, имеющий национальность — узбек — убил женщину и ребенка, то этого узбека следует арестовать, доказать его вину, судить и посадить, но не следует делать коллективных национально-мифологических выводов с коллективной же по этому поводу ответственностью.
И даже если десять, сто, тысяча узбеков кого-то убили, то каждый из них подлежит индивидуальной, а не коллективной ответственности за свое преступление. Как и в случае с русскими. Как и в случае с кем угодно. Национальность существует, но национальность не является предметом юридического и морального разбирательства. Людям это невыносимо слышать. Они кричат от ярости».
Конец цитаты.
Вроде всё разумно сказал, всё правильно. Отчего же кричат люди? Они ж-то ведь кричат не на узбека, который убил. Они кричат на Ольшанского, который сказал по этому поводу правильные и хорошие вещи. Почему?
Ну, во-первых, когда у человека беда, положено вместе с ним поплакать, а не говорить ему «взвешенное». Неуместная рассудочность раздражает. Во-вторых, национальность убийцы не «узбек», а «мигрант». Не нужно подменять социальную проблематику национальной. Это всех сегодня раздражает до невозможности. И в-третьих, оно же в-главных.