Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

Чопра Дипак

Собралось человек двести пятьдесят — очевидно, со всего мира. Я видел представителей всех рас, многие пришли в национальных костюмах. Судья немного опоздал, а когда начал церемонию, спросил:

– Сколько здесь детей?

Поднялось довольно много рук. Судья попросил детей встать.

– Кто из вас после церемонии пойдет на уроки в школу?

Все до единого дети подняли руки. И тогда он сказал:

– Своею властью я запрещаю вам ходить в школу сегодня. Сегодня у вас особенный день. Вы станете гражданами Соединенных Штатов Америки. Это надо отпраздновать. Я приказываю вашим родителям отпраздновать этот день вместе с вами.

И принял присягу у всех нас.

Дети ликовали. А церемония показалась мне очень трогательной — особенно если учесть, где

она проходила, что нам говорили, какие лица были у всех. Я подумал — как это прекрасно, какое чудесное место Америка!

После этого Амита еще некоторое время сопротивлялась. Не то чтобы в Америке ей нравилось меньше, чем мне, но она все равно любила Индию. Передумала она после того, как мы с нашими тремя детьми слетали в отпуск в Испанию. Мы объехали несколько городов, а потом решили посмотреть Гибралтарскую скалу. Поехали мы туда на машине. Поскольку Гибралтар находится во владении Великобритании, нам пришлось показать паспорта. Чиновник посмотрел на индийские паспорта Амиты и Прии и заявил:

– Простите, но я не могу вас пропустить. У вас однократная испанская виза, и если вы выедете за границу, обратно будет не попасть: это будет считаться вторым визитом.

Так что им пришлось остаться и ждать нас в Испании, пока я с остальными двумя детьми любовался Гибралтарской скалой.

А когда мы в следующий раз возвращались из-за границы, Амите пришлось стоять в очереди иностранцев, чтобы пройти иммиграционный контроль. Эта очередь всегда гораздо длиннее, чем очередь американских граждан, поскольку чиновники проверяют всех зарубежных гостей гораздо дотошнее. Амита решила, что это очень обидно и утомительно, и сдалась наконец:

– Ладно, я получу американское гражданство. Но только из соображений удобства.

Присягу она тоже приносила в Фэнл-Холл. И вся эта церемония — как она произносила текст присяги перед американским флагом, как сидела на длинных скамьях с иммигрантами из множества разных стран — произвела на нее сильное впечатление. Эмоциональные узы были частично разорваны, однако любовь к Индии сохранилась.

Итак, мы оба стали гражданами самой прекрасной страны на свете, и наша старшая дочка Ратика Прия тоже. Мы официально стали индо-американцами. На самом же деле мы застряли между двумя мирами. Когда я думал об Индии, то вспоминал большие семьи, духовные искания, ослепительные цвета и чарующие звуки. Но когда я думал о своей новой, приемной родине, то размышлял о свободе, о земле, где перед каждым открываются невиданные перспективы, о стране, коренными жителями которой я хотел бы видеть своих детей.

Я много поездил по миру. И не так давно мне на глаза попался плакат с надписью: «ЕДИНСТВЕННАЯ НАСТОЯЩАЯ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ — ЧЕЛОВЕК». Вот с этим я совершенно согласен.

15. Невидимый свет

Дипак

В английском языке есть и слова, означающие «просветление», и притчи о пути в Дамаск. Когда ты внезапно пробуждаешься, это очень зрелищно. Однако было бы очень хорошо, если бы у нас было слово и для медленного, постепенного озарения. А нет его, думается мне, потому, что медленные озарения осознаются только много лет спустя, в ретроспективе.

Когда я со скандалом бросил резидентуру и оборвал все связи с больницей при Университете Тафтса, казалось, что дальнейший путь мне заказан, и это безнадежно. Мне больше не стоило связывать свое будущее с эндокринологией. Я думал, что сам себя загнал в тупик. Зато (во всем надо видеть хорошее) я нашел себе работу в отделении скорой помощи в Эверетте, а там платили гораздо больше моей стипендии. Когда я только пришел туда, рассчитывая на ночные дежурства с почасовой оплатой, меня встретил единственный

тамошний врач, который уже с ног падал от усталости, и он тут же предложил мне работать на полную ставку. Я возразил, что у меня нет квалификации по медицине скорой помощи, но он только отмахнулся: мол, он меня всему научит. Рита тогда ждала нашего второго ребенка, но у меня было столько работы, что мы виделись лишь урывками.

Как-то ночью, когда я был на дежурстве, Рита позвонила мне в приемный покой:

– Поздравляю, у тебя сын.

Поначалу я даже не понял, что случилось. Оказалось, что у Риты начались схватки, она собрала вещи и сама поехала в больницу (роль перепуганной пассажирки исполняла ее мама, которая прилетела из Индии пожить у нас), а через несколько часов после родов позвонила мне. Прежде всего, пробиться через бостонские пробки — уже достижение. А к нам привозили столько больных с травмами, что мне было не продохнуть — и мне было странно и грустно, что я даже не могу вырваться с работы, узнав такую радостную весть. Вот так мы тогда жили.

Сначала мы хотели назвать мальчика Кабир — в честь одного из самых почитаемых индийских поэтов. Мама иногда приглашала к себе подруг на киртан — церемониальное пение. Кто-нибудь играл на фисгармонии, а дамы распевали гимны, многие из которых сочинил Кабир. К тому же о его жизни рассказывают чудную легенду. Он был сирота из Бенареса, и никто не знает, какую религию исповедовали его родители. Младенцем его взяла к себе бедная мусульманская чета и обучила ребенка ремеслу ткача, чем он, собственно, и занимался всю жизнь. Однако мировоззрение у Кабира было широкое, он смотрел за пределы ислама и хитростью вызнал у гуру по имени Рамананда санскритскую мантру, чтобы медитировать. Однако это не означает, что он считал себя индуистом. Когда в 1518 году Кабир умер, мусульмане хотели похоронить его тело, а индуисты — кремировать. Начался жаркий спор. Кто-то сдернул с тела покрывало. И тут оказалось, что произошло чудо: труп превратился в груду цветов. Цветы поделили поровну, и мусульмане свою половину похоронили, а индуисты кремировали.

Мама очень любила Кабира, однако не хотела называть ребенка в его честь по социальным соображениям. Ей не хотелось, чтобы все считали нашего сына мусульманином: Кабир — арабское имя, оно означает «великий». Мы с Ритой долго колебались. А в конце концов остановились на имени Гаутам — очень распространенном в Индии: нам нравилось, что оно ассоциируется с Буддой, ведь его до того, как он покинул дом и стал странствующим монахом, звали Гаутамой.

В отделении скорой помощи мне платили 45 000 долларов в год — для нас это была баснословная сумма. Со сберегательных счетов мы перешли на кредитные карты — да, мы американизировались все сильнее и сильнее. Купили наш первый дом в уютном «спальном» городке Винчестере за 30 000 долларов. Однако мне по-прежнему не давало покоя, что я оказался в профессиональном тупике. Прошел целый год, прежде чем что-то сдвинулось с места. Мне неожиданно позвонил знакомый ученый, о котором я почти что забыл. Оказалось, что он теперь главврач в Бостонском госпитале для ветеранов в Джамайка-Плейн.

– Слышал, вы ищете другую стипендию, — сказал он. — Хотите поработать со мной и подготовиться к госэкзамену по эндокринологии?

– Вы же знаете, что у меня приключилось, — осторожно ответил я.

– Слышал-слышал. — В его голосе мне почудилась улыбка.

Потом до меня дошло, что он имел в виду «именно поэтому я вам и звоню». Дело в том, что мой прежний научный руководитель не пользовался популярностью в медицинском сообществе. Ко всем, кто стоял ниже его по иерархии, он относился с презрением — очевидно, был убежден, что если постоянно оскорблять подчиненных и сомневаться в их интеллектуальных способностях, это укрепляет авторитет. Когда меня нанимали на работу, я еще не знал, что у него такая репутация, и это сыграло какую-то роль в выборе моей кандидатуры. Мне поставили только одно условие: я буду работать старшим резидентом в госпитале для ветеранов. Это само по себе было смелое решение, поскольку на эту должность редко назначали терапевтов.