Ураган

Ли-Бо Чжоу

— Как же так получилось? — осторожно спросил Сяо Сян. — А ваш теперешний председатель — крестьянин? Кто он такой? бедняк? середняк?

— Он крестьянин только в феврале да в августе, когда в поле делать нечего.

— Так зачем же вы его выбрали в председатели? — сделал удивленное лицо начальник бригады.

— Да видишь ли, когда тут сводили счеты с помещиком Цуем, он вроде и заслужил.

— Это чем же?

— Ну два золотых кольца разыскал да шесть узлов разной помещичьей одежды.

— Выходит, сперва он был активистом? Что же с ним потом приключилось?

Языки

развязались:

— А кто ж его знает? Сначала был человек как человек, а потом словно сдурел…

— Это враки: никогда он хорошим человеком не был…

— Да нет, был как будто ничего. А вот связался с Ли Гуй-юном, тот его и сбил с дороги.

— Брось ты! При чем тут Ли Гуй-юн? Ли Гуй-юн сам по себе собака, а Чжан Фу-ин без всякого Ли Гуй-юна — сволочь! Это он сперва активистом прикинулся, чтобы в председатели пролезть.

— А почему же он против помещиков выступал, громче всех кричал?

— Кричал? Кричать всякий может!

— Да будет вам языки чесать! — прикрикнул возчик на споривших. — Ты, начальник Сяо, меня спроси. Я тебе все по порядку выложу…

— Что же, выкладывай, старина.

— Я, старый Сунь, давно говорил этим бестолковым людям, что Чжан нехороший человек и нельзя его выбирать. Так меня не послушали…

— Постой, постой! — перебил Чжан Цзин-жуй. — Когда же ты об этом говорил? Я что-то такое не упомню. Чжан Фу-ин пинка дал тебе, ты и то словом не обмолвился.

Старика передернуло. Он считал этот случай самым позорным в своей жизни и страшно расстраивался, когда о нем напоминали. Гнев и обида закипели в сердце возчика, но он предпочел сделать вид, что не расслышал слов Чжан Цзинь-жуя, и тем же назидательным тоном продолжал:

— Так вот… меня, старика, не послушали тогда. Все в один голос кричали: «Этот Чжан Непутевый совсем изменился, за бабами бегать перестал, чем он не председатель?» А я один говорил: «Ни черта он не изменился и все такой же блудодей!» Мне не поверили. Ли Гуй-юну поверили! Вот и наплакались. Теперь всем ясно, кто правильно говорил: Ли Гуй-юн или я, старый Сунь. Есть такая хорошая пословица: «Сколько зайца ни запрягай, он коренной лошадью не станет».

— Это уж ты сам такую пословицу придумал, — поддел его Чжан Цзин-жуй.

— А тебе какое дело, сам или не сам? — огрызнулся возчик. — Туда же, молокосос, стариков учить! Я сказал заяц, а на самом деле Чжан Фу-ин просто мышь…

— А если он мышь, где же его нора? — рассмеялся начальник бригады.

Старик посмотрел на Сяо Сяна сначала серьезно, а затем, прищурив, по обыкновению, левый глаз, хитро ухмыльнулся:

— Я вот как думаю: если люди сами по себе живут и единодушия не имеют, их любой прощелыга обкрутить может. А обкрутит — вот и нора для такой мыши готова. Разве не так?

— Именно так, брат Сунь, — кивнул Сяо Сян.

Он обвел глазами притихших людей и вдруг задал вопрос, которого все ждали и вместе с тем боялись услышать:

— Где же ваш председатель Го Цюань-хай?

— Ты еще помнишь его? — вздохнул старый Сунь. — Он, бедняга, несчастный человек. Его выгнали. Пошел работать на поденщину…

— Только вчера уехал на сопку. Возит

чужой лес! — добавил старик Тянь.

Давно уже прошло время, положенное для завтрака, а беседа все продолжалась. С возвращением начальника Сяо крестьяне снова воспрянули духом.

III

После завтрака Сяо Сян созвал небольшое совещание своей бригады.

Сейчас все ее члены, кроме Вань Цзя, были новыми работниками. Опытных активистов, которые выдвинулись в ранее освобожденных районах, перебросили теперь в Южную Маньчжурию, где земельная реформа только начинала проводиться. Туда перевели и Сяо Вана, и Лю Шэна. Новую бригаду Сяо Сяна составляли выдвиженцы из тех деревень, в которых работа по переделу земли развернулась лишь год назад, и они не имели, конечно, необходимого опыта. Кроме того, большинство из них были неграмотны совсем или в лучшем случае только что заучили несколько десятков иероглифов. Но все они были молоды, способны, отважны, горели желанием работать, не страшились трудностей и отлично выполняли свой долг. Они принимали активное участие в последнем уездном совещании, на котором с начала до конца присутствовали Сяо Сян и еще два работника уездного комитета партии. Фактически это совещание представляло собой краткосрочный семинар по изучению «Программы земельной реформы Китая».

Сегодня Сяо Сян созвал членов своей бригады, чтобы обсудить новые методы работы среди крестьян. Сделав обстоятельный доклад, он предложил продолжать совещание, а сам вышел в соседнюю комнату.

Начальник бригады собирался навестить старых друзей, посмотреть, как они живут, побеседовать с ними и окончательно разобраться в действительном положении вещей в деревне.

Сяо Сян налил себе кипятку, сделал несколько глотков и прислушался к дискуссии, разгоревшейся в соседней комнате.

Кто-то горячо и убежденно говорил:

— Нам сперва нужно точно узнать, что думают крестьяне! Правильно ли будет, если мы станем их воспитывать, как родители воспитывают детей, то есть вести на поводу? Не будем ли мы таким образом работать за крестьян, не давая им самим развернуться, показать свои силы?

— Конечно, будем! — раздалось в ответ несколько голосов.

Сяо Сян улыбнулся про себя — способные ребята, уже во многом разбираются — и вышел из дому.

Ветер крепчал. Мелкий снег бил в лицо. Сяо Сян спустил уши заячьей шапки и завязал их под подбородком. Решив прежде всего наведаться к вдове погибшего Чжао Юй-линя, он пошел на юг, но она, как оказалось, переехала на северный край деревни, и ему пришлось повернуть назад.

Вдова Чжао Юй-линя жила теперь в одной комнате со вдовой Ли. Первая занимала северный кан, вторая — южный. Едва начальник бригады переступил порог, как к нему с радостным криком бросился Со-чжу:

— Дядя! дядя!

Он вцепился в гостя, подпрыгнул и начал взбираться ему на плечи.

— Со-чжу, вот погоди, я до тебя доберусь! Ты испачкаешь дядю! — прикрикнула на него мать. — Сейчас же слезай!

Но мальчик не слушался. Он знал, что мать слишком добра, чтобы наказать его, и крепко охватил руками шею Сяо Сяна.