Ураган
Шрифт:
— Не знаю… — с сомнением покачал головой Го Цюань-хай. — Единодушия в таком деле навряд ли достигнешь. Ведь ты знаешь, кличка помещика — Добряк Ду, сами крестьяне прозвали его так. Он людям голову морочить большой мастер и так прикидываться умеет, что некоторые искренне верят, что он хороший человек.
— А разве бывают хорошие помещики?
— Что из того, что не бывают? Не всякая голова это уразумеет.
— Допустим, что так, но давай посмотрим на дело глубже. Сколько батраков у этого самого Добряка?
— Сейчас какие же у него батраки?..
— А
— Больше десятка…
— Сколько один батрак может земли обработать?
— Шанов пять обработает.
— Так… Сколько зерна можно собрать с пяти шанов?
— В урожайный год даней сорок.
— А батраку достанется даней тридцать?
— Что ты, как можно! Самое большее даст ему помещик семь-восемь, и то очень хорошо.
— Теперь уж ты сам раскинь умом да подсчитай, сколько помещик только на одном батраке в год заработает. Если же батраков десять, значит и прибыль в десять раз большая. Вот и разъясни всем непонимающим, что каждый помещик — эксплуататор, потому что он сосет кровь бедняков. Крестьяне, борясь с помещиками, отбирают назад свое же собственное добро, которое эксплуататоры обманным путем себе присвоили. Правда и справедливость в такой борьбе на стороне крестьян, а правда побеждает. Действуй так, как подсказывает тебе твоя бедняцкая совесть. Где бы я ни был, я тебя в этой борьбе всегда поддержу. Ну вот, пока и все. Завтра я уезжаю. Можно ли будет подать нам телегу?
— Когда нужно, тогда и подадим, начальник. Старик Сунь привез, он и отвезет.
— Хорошо. Я пошел. Лежи, провожать не надо. Поправляйся. Надеюсь, еще встретимся!
Тяжело было Го Цюань-хаю расставаться с человеком, которому он был многим обязан и которого полюбил, как отца. Он подполз к раскрытому окну и смотрел вслед Сяо Сяну, пока тот не скрылся во флигеле, где жили старики Тянь.
Попрощавшись с ними, начальник бригады зашел к вдове Чжао, затем к Бай Юй-шаню и наконец к Ли Всегда Богатому.
Для каждого у него нашлось на прощанье слово дружбы, бодрое слово участия.
Когда Сяо Сян вернулся наконец в школу, здесь все уже спали. Он разбудил Лю Шэна, и они вполголоса проговорили до самых петухов.
— Бедняжка вдова Чжао! Она очень тоскует, — сказал в заключение начальник бригады. — Ты позаботься, чтобы у нее ни в чем не было нужды. Это не просьба, это мой приказ. Не забудь также, что в будущем году надо устроить маленького Со-чжу в школу… он… мальчик очень… смышленый…
Сяо Сян не договорил: он уже спал. И вдруг откуда-то долетел до него голос Лю Шэна:
— Какой Со-чжу? Это сынишка Чжао Юй-линя, что ли?..
— Со-чжу… Со-чжу… — Сяо Сян на мгновение приподнял веки, но они снова крепко сомкнулись.
За пятьдесят суток, проведенных в этой деревне, он ни одной ночи не спал как следует. Но эти пятьдесят суток, тысяча двести тревожных часов, не были исключением: большую часть его жизни составляли именно такие часы. И в густых волосах этого еще молодого человека с каждым днем появлялись все новые серебряные
Утро следующего дня было солнечным и свежим от обильной росы. Была какая-то необычная яркость в этом утре, и работники бригады, окрыленные своими успехами, чувствовали в себе такую же бодрость, какой дышало и это осеннее утро.
Сяо Ван заметил, что, уезжая, всегда радуешься, потому что жить в одном месте надоедает, на что Лю Шэн возразил:
— А по-моему, совсем наоборот. Оставаться куда приятнее, чем уезжать. К месту так привыкаешь, что разлучаться очень тяжело.
Словом, каждый расхваливал очевидные преимущества своего положения.
К воротам школы лихо подкатила телега, запряженная четверкой лошадей. Лошади все как на подбор: с гладкой лоснящейся шерстью, крепкими, стройными ногами. Когда возчик остановил их, они зафыркали, выгнули шеи и начали бить копытами о землю.
Из телеги выпрыгнул сияющий старик Сунь.
— Опять с нами, старина? — приветствовал его Сяо Ван, вытаскивая вещи.
— А как же? Кто меня заменит? Разве в деревне Юаньмаотунь сыщешь другого возчика, который мог бы везти бригаду? — рассмеялся Сунь.
— Залезайте скорей! — торопил начальник бойцов отделения охраны. — Старина Сунь, пошевеливайся, а то еще провожать сбегутся. Митинг получится.
Телега быстро покатилась к западным воротам. Но скорость не помогла. Из всех лачуг высыпали мужчины и женщины. Они настигли «беглецов» и набросали в телегу столько кукурузы, диких яблок и орехов, что возчик запротестовал:
— Не надо больше! Лошади, гляди, не потянут!
Он взмахнул кнутом.
Лошади спустились с пригорка и помчались по равнине. На восточном краю неба радужно переливались облака. Кукуруза и гаолян созрели. Листья ив и вязов были совсем желтыми.
— Скоро иней появится, — сказал дребезжащим от тряски голосом старик Сунь, — тогда и уборка начнется. Работа будет горячая. Недаром говорится: «За три весны не переделаешь столько, сколько за одну осень».
— А не поспеют убрать, что тогда? — спросил начальник бригады.
— Плохо будет. Холода настанут, по утрам работать нельзя: нос отморозишь…
Когда добрались до высохшей лужи, которую теперь чешуйками покрывала затвердевшая грязь, Сяо Сян улыбнулся:
— Вот здесь, помнишь, тебя грязью окатили. Не забыл еще?
— Этого не забудешь, начальник. В то время Хань Большая Палка вон каким важным был, нас и за людей не считал. Вся власть над нами ему принадлежала. Скажет: умри, — ложись и помирай. А теперь настала ясная погода. Если бы ты, начальник, не приехал, никогда бы нам не подняться!
— Ты, как всегда, льстишь! — засмеялся Сяо Ван.
— Нет, нет, что ты! Истинную правду говорю!
— Этого крестьяне сами добились, своей силой завоевали. Мы тут, старина, ни при чем!
— Рассказывай! — протянул возчик и, лукаво прищурив глаз, ухмыльнулся. — Я тебя сейчас, товарищ Сяо, поймаю! Я тебя так спрошу: демократия у нас ныне или, может, не демократия?