Ураган
Шрифт:
— Мне послышалось, кто-то идет, — сказала после долгого молчания старая Роселия.
— В такой час может быть только доктор… Если это он, я его спрошу, Роселия, — не могу я умереть, не разобравшись.
Жизнерадостность врача передалась супругам Лусеро. Губы старика дергались, пока врач медленными паучьими движениями ощупывал ему ребра левого бока. Расставив пальцы наподобие циркуля, он начертил на теле больного полукруг. Тут же добавил вторую половину и, подстелив шелковый платок, приложил ухо к сердцу.
Впрочем, он, казалось, не столько выслушивал Лусеро, сколько прислушивался к звукам вокруг дома, потому что внезапно поднял голову и спросил:
— Тут где-то поблизости
— На празднике в честь открытия фабрики банановой муки, — сказала донья Роселия, в то время как ее муж застегивал рубашку. Вернее, прилаживал один край к другому, скрюченными, ревматическими пальцами с трудом вталкивая пуговички в петли.
— Слушайте, доктор, вы про меня правильно говорите: въедливый старик. И вот, я такой въедливый, что в голове у меня все время вертится про эту фабрику — нет ли тут ловушки…
— Ваши сыновья должны знать…
— Ничего они не знают. Я им хочу открыть глаза — все, что касается мистера Мида, всегда окружено тайной…
Донья Роселия притворно закашлялась, давая мужу понять, что он действует себе во вред.
— Я одно знаю, — ответил врач, — «Тропикаль платанера» присылала сюда из Штатов трех первоклассных детективов, и выяснилось, что под мистера Мида не подкопаешься. Кто он? Искатель приключений? Специалист по организации кооперативов? Фантазер? Ясно одно, дон Аделаидо, этот человек снискал всеоб- щее уважение и симпатию.
— Он так услужлив! — воскликнула донья Роселия.
— А я стою на своем — продал он душу дьяволу.
— Известно лишь, что он всегда торчал на банановых плантациях — здесь и в других странах.
— Присядьте, доктор…
— Нет, сеньора, я ухожу… Как-то на днях я разговорился с Мидом, и он посвятил меня в суть своей экономической системы. Индейцы из Сан-Хасинго спускаются на берег по другую сторону гор, работают на банановых плантациях и возвращаются домой богачами. А креолы[33], у которых голова полна несбыточных мечтаний, домой не возвращаются… Или, если возвращаются, это уже подонки общества… Пораскиньте умом насчет бережливости индейцев, а про дьявола забудьте!
Доктор сделал донье Роселии знак проводить его. Старуха послушно засеменила следом, а когда вернулась, ноги у нее стали тяжеленными, ну прямо мешки с песком. Лусеро закрыл глаза — лицо все в поту и похоже на маску. Но он еще дышал, тихонько дышал. Со старческой нежностью Роселия положила ему руку на голову. Вокруг сгустилась тьма, и ничего не было видно. Ночь, мрак, страна мертвых, куда отправится ее старик, когда у него остановится сердце. Роселия прикрыла веки, чтобы удержать слезы, крупные, как маисовые зерна под жерновом. Грустно видеть упадок жизни, грустно сознавать бесполезность всех вещей вокруг бедного замученного старика. Она присела на корточки возле мужа. Губы ее беззвучно шевелились, она нащупывала руку страдальца — ведь она должна проводить его в последний путь — и шептала: «Боже мой!»
— Бережливость индейцев из Сан-Хасинто…цедил по слогам старик Лусеро…
Последний приступ долго не проходил. Однажды старика отвезли на тележке поглядеть на мельницу. Никогда он не видел банановой муки. Вся — на вывоз. Лусеро помял в пальцах золотисто-белую массу. Попробовал ее. Попросил, чтобы поднесли ему к губам немножко муки, и скорее поцеловал ее, чем попробовал. Банановая мука. Мука тропического бога. Мука для облаток новой религии. Религии человека. Потом старику показали жестянки разных размеров — для экспорта — и наклейки для них с указанием веса.
XV
Жена Бастиансито Кохубуля сторожила дом четы Мид. Хозяева уехали на несколько
Чтобы немного отвлечься от мертвой пустоты холодного дома, донья Роселия наведывалась в усадьбу Мидов. Любопытный бревенчатый дом, который они на своем языке называли бунгало. Кругом шли сады, но для доньи Роселии это были не сады, а, скорее, ухоженные зеленые участки кормовых. Жена Бастиансито встречала ее очень приветливо. Едва появлялась вдова — с печальным лицом и в будничной одежде, жена Бастиансито спешила угостить ее шоколадом. До чего же вкусен заграничный шоколад! Не то что местный, он и какао-то не пахнет, только что сладкий. Один из сыновей рассказал донье Роселии, что Лестер Мид перед отъездом скупил земли, где он собирается развести деревья какао. Это приносит больше золота, чем кофе и бананы. Вот уж не думала, не гадала, что мои дети станут богачами, размышляла старая Роселия, прихлебывая из чашки горячий шоколад, на побережье, открытом всем ветрам, в два часа дня. Она молила бога, чтобы ее сыновья выросли работящими, но не богачами. От богатства одни беды и неприятности. Навидались мы всякого! У богачей черствеет сердце.
А что на свете хуже черствого сердца? Но такая уж судьба им: богатство само в руки плывет, а другие весь свой век только облизываются…
С тех пор как Лиленд Фостер приехала со своим первым мужем на плантации «Тропикаль платанеры», она отсюда не отлучалась. Даже в здешнюю столицу не наведалась, не говоря уж о Соединенных Штатах. Когда-то давно она уложила чемоданы, но в это время вернулся Лестер, и она никуда не поехала. Поезд действовал ей на нервы. Мид решил до аэродрома везти ее на автомобиле; он оставит машину в мастерской на техосмотр и окраску, так что к их возвращению она станет как новенькая.
А уж как удивятся друзья, когда узнают, что Лестер и Лиленд отправились в путешествие! Особенно насчет Лиленд, потому что Мид всегда был для них «пронырой». Первый раз она будет столько часов в самолете. Лиленд едва успела купить более или менее приличное платье, шляпу, сумочку, туфли и бегло осмотреть город, где, казалось ей, она была в другом мире, высоко поднятом к лучезарному небосводу.
Но после нескольких часов полета она действительно оказалась в другом мире. В Нью-Йорке, провонявшем каленым железом: Сколько лет она не была в Нью-Йорке! Лиленд поправила прическу перед огромным зеркалом отведенной ей роскошной комнаты. Это была квартира друзей Лестера — в самой красивой части окрестностей Нью-Йорка. Когда Лиленд вошла в столовую, Мид ждал ее, проглядывая газеты и письма. По пути Лиленд взяла в библиотеке «Укрощение строптивой». Матовое золото ее волос, миндалевидные глаза цвета поджаренного хлеба — все в ней искрилось радостью, когда она сказала Миду: