Урановый рудник
Шрифт:
И вообще, если проанализировать поведение глубокоуважаемого Семена Захаровича (хр-р-р — тьфу!!!), оно тоже выглядело странным. С одной стороны, он был до смерти рад, когда Холмогоров объявил о своем решении уехать из Сплавного с первым же катером, а с другой, неназойливо советовал не прибегать к услугам местных перевозчиков с их утлыми плавсредствами. То есть ему очень хотелось, чтобы чужак поскорее убрался в свою Москву, но подвергать жизнь советника Патриарха опасности Потупа категорически не желал.
Это, по крайней мере, было понятно: гибель при невыясненных обстоятельствах столь высокопоставленного лица, как советник Патриарха, вызвала бы нашествие следователей и комиссий, продолжительное и обстоятельное общение
Холмогоров сильно потер ладонью лоб, взлохматил пятерней волосы, но этот испытанный прием не помог: в голове была все та же каша, из которой выныривали то хитро ухмыляющийся Завальнюк, то мрачно харкающий под ноги собеседнику Потупа, а то и вечно пьяный инспектор милиции Петров. Пьянство лейтенанта казалось Холмогорову каким-то нарочитым, едва ли не вызывающим: дескать, делайте что хотите, а я ничего не вижу, ничего не слышу и ничего не знаю, потому что мне свое здоровье дороже…
Холмогоров снова вздохнул: как ни крути, а начинать нужно с участкового. Ведь даже если в окрестностях Сплавного завелся настоящий медведь-оборотень, в первую очередь узнать об этом должен участковый инспектор милиции. В конце концов, это его обязанность: знать обо всем, что происходит, и беречь мирный сон каждого, кому не повезло очутиться на территории вверенного ему участка. Потом, конечно, можно будет поговорить с Потупой, но начинать следовало именно с участкового: Алексею Андреевичу казалось, что во всей этой истории Петров меньше себе на уме, чем глава местной администрации. Участковый просто прятал голову в песок; Потупа же явно что-то знал, а может, только догадывался о чем-то, и говорить с ним следовало, только заручившись поддержкой лейтенанта.
Холмогоров встал, аккуратно убрал со стола, налил в умывальник воды, добавил тепленькой из чайника и сполоснул посуду — кружку, ложку и блюдце, слегка замусоренное крошками засохшего печенья «Дружба», купленного в местной торговой точке. Вспоминая это зубодробительное печенье, Холмогоров подумал, что такие поселки, как Сплавное, издавна служат отличным местом для утилизации просроченных товаров. Он собственными глазами видел, как здешние мужики, облизываясь и радостно подмигивая друг другу, сосали на травке у магазина привезенное катером пиво. Пиво было мутное, с какими-то подозрительными хлопьями; скорее всего это было уже не столько пиво, сколько недоброкачественный уксус, но аборигены пили эту дрянь с огромным наслаждением: все-таки это было «Жигулевское», а не местный самогон!
Холмогоров нахмурился, вспомнив одного человека, который всерьез утверждал, что все они давным-давно умерли и ныне здравствуют в аду, неся кару за свои многочисленные прегрешения. «Не надо пугать меня пеклом! — помнится, кричал тот бедняга. — Ты сначала вокруг посмотри, а после уже пугай!» Сердцем Алексей Андреевич чувствовал, что человек этот в корне не прав, но, если говорить о некоторых деталях, возразить ему было нечего.
Поставив чашку на полку, а ложечку — в стакан, где стояли другие ложки и вилки, Холмогоров понял, что причин для дальнейших проволочек у него больше нет. Он посмотрел на часы, подаренные некогда самим Патриархом. Часы показывали без нескольких минут десять. В деревне встают рано; впрочем, на участкового Петрова это золотое правило могло не распространяться — он так пил, что Холмогоров только диву давался, как это лейтенант вообще ухитряется продрать глаза.
Как бы то ни было, тянуть не имело смысла. Петров с одинаковым успехом мог как не проснуться до сих пор после вчерашнего, так и отключиться в ближайшие полчаса под воздействием новой дозы спиртного. «В конце концов, если его нет на работе, спрошу у Потупы, где он живет, и поговорю с ним у него дома», — решил Холмогоров
После вчерашних приключений плащ выглядел неважнецки. Длинные черные полы запылились, были забрызганы присохшей грязью и украшены какими-то репьями. Алексей Андреевич взялся было чистить свое одеяние, но потом подумал, что это пустая затея — все равно через пять минут грязи станет еще больше. Вернув плащ на вешалку, он с некоторой неловкостью открыл стоявший в углу комнаты архаичный, источенный жучками платяной шкаф отца Михаила, справедливо полагая, что там наверняка найдется более подходящая для суровых местных условий одежда.
Гардероб отца Михаила поражал своей скудостью; одежда в шкафу была того сорта, что обыкновенно выносится на помойку людьми даже очень скромного достатка. Холмогоров обнаружил там ветхий, латаный-перелатанный подрясник, а внизу, в самом углу шкафа, еще один — поновее, но разорванный под мышками и во многих местах прожженный, как будто в нем тушили пожар. Здесь же, на полочке, среди облезлых заячьих треухов нашлась линялая скуфейка; были здесь также старенькая телогрейка, видавший виды овчинный тулуп, несколько траченных молью свитеров, давно вышедший из моды цивильный костюм-тройка и какой-то невообразимый брезентовый балахон, покроем напоминавший плащ и снабженный огромным треугольным капюшоном.
Холмогоров остановил свой выбор на этом плаще. Раздвинув обремененные обветшалой рухлядью плечики, на которых висел гардероб отца Михаила, Алексей Андреевич потянулся за плащом и вдруг увидел выкрашенную в казенный серый цвет стальную дверцу — высокую, узкую, очень прочную на вид и оснащенную замком, ближайший собрат которого находился, надо полагать, в радиусе не менее полутора сотен километров от этого места.
Перед Холмогоровым, вне всякого сомнения, был оружейный сейф. Он в задумчивости постучал по дверце согнутым указательным пальцем; железо ответило глухим металлическим звуком. Затем он обернулся и отыскал взглядом стоявший на книжной полке сборничек поэтов девятнадцатого века. В сочетании с сейфом эта опаленная огнем книга смотрелась как-то по-новому; видимо, отец Михаил действительно был очень интересным и, мягко говоря, противоречивым человеком с богатой биографией. Никто не хранит в стальном оружейном шкафчике белье и носки, так же как никому не придет в голову держать книги и одежду в холодильнике. И никто не потащил бы в такую даль столь тяжелую и громоздкую вещь, если бы в ней не было нужды.
Следовательно, отец Михаил держал в доме оружие, и притом серьезное. Конечно, даже плохонький охотничий дробовик полагается хранить вот в таком железном шкафу, однако кто здесь соблюдает это правило? Оружие для таежных жителей — такой же повседневный предмет, как топор, лопата или, к примеру, ложка; оно всегда находится под рукой, да и стоит вот такой шкафчик едва ли не больше, чем средний местный житель зарабатывает за год…
Да, отец Михаил был не прост; видимо, реалии здешней жизни здорово прижали его, раз он, приходской священник, о котором с большим уважением отзывался сам архиерей, решил подкрепить слово Божье силой огнестрельного оружия.
Однако участковый Петров, описывая свою последнюю встречу с отцом Михаилом на окраине поселка, прямо заявил, что батюшка отправился в лес безоружным — отправился вопреки его, лейтенанта Петрова, уговорам… Значит, на оружие он не надеялся; значит, решил все-таки обойтись словом Божьим, и не это ли в конечном итоге стоило ему жизни?
Оружие находилось здесь, скрытое от глаз тонкой стальной пластиной. Некоторое время Холмогоров смотрел на дверцу шкафчика, а потом пожал плечами: ну и что, собственно? В шкафчике оружие, в банковском сейфе — деньги, в земле — полезные ископаемые, а в корове — молоко… Какое все это имеет отношение к делу? Да никакого!