Урод
Шрифт:
***
Казалось, что в целом мире их только двое — он и эта женщина.
Джон Голсуорси «Санта-Лючия»
В два сорок Алекс уже топтался у отделения, где лежала Элина. Медсестры недовольно глазели на него, явно желая вколоть ему какого-нибудь морфина, чтобы он перестал маячить.
— Молодой человек, ну успокойтесь вы уже. Часы приема с трех! — не выдержала старшая медсестра. — Сядьте!
— Там мои… девушка и ребенок!
Женщина покрутила пальцем у виска и оставила сумасшедшего папашу беситься в одиночку. Алекс уже прожег шестеренки наручных часов взглядом, не отводя от них глаз. Чувствуя себя неуютно под раздевающим и колющим ножом взглядом, стрелки покраснели.
— Проходите, — буркнула сестра, толкая дверь в отделение.
— Эля! Эля! — Найдя глазами койку Элины в самом углу у окна, он кинулся туда. — Элечка…
— Привет, — прошептала девушка и, закрыв глаза, обняла его. Всхлип сорвался с ее бледных губ. — Мне так тебя не хватало. Здесь ужасно одиноко, сыро и холодно.
Алекс присел на край кровати и наклонился к Элине. Бледность выбелила ее свежее личико, стерло ягодный привкус с румяных щечек и арбузную свежесть с губ. Из бабочки его красавица превратилась в полудохлую моль.
— Почему ты не сообщила мне о том, что тебя положили в больницу?! Разве так можно, Эля? Можно причинять такую боль любимому человеку? Или я не любимый? Давай уже расставим все закорючки над нашими собственными буквами. Хочу научиться этому алфавиту, чтобы понять тебя.
— Ты любимый, самый любимый, — протараторила она, покрывая его лицо поцелуями. — Нет, не самый.
— Как это?
— Он самый любимый, — голос Элины упал до температуры зимних сумерек, когда она накрыла закутанный в одеяло живот. — А ты сразу после него. А я дура.
Слезы затянули свои петли на ее ресничках и упали вниз, катясь вниз головой по щекам. Мужчина сжал ее в объятиях. Его любимая звездочка на чужом, неприветливом небосклоне. Его личная маленькая, но такая огромная планета в этом жестоком космосе. Его спасительный круг на «Титанике». Его дорогая Эля.
— Не плачь, моя хорошая. Просто пообещай больше так не делать. Я хочу всегда быть рядом, всегда знать, что с тобой. Готов бегать за прокладками в пять утра, — пошутил он, что вызвало у Элины смешок, — скупать тушенку в половину первого ночи, на все готов. Ты только дай мне навигатор, и я всегда буду возле тебя… вас.
Элина прижалась к его лбу своим и держала глаза закрытыми, чтобы дневной свет и взгляды других женщин в палате не разрушили романтику момента. Она нашла свой смысл. Свой ответ. Решила единственную важную задачу, выиграла в битве с этим уравнением. Вся ее жизнь свелась к этой встрече, все знаки равно указывали на него. Лучшего мужчину на свете. Он не приносил ей купюры, перевязанные резинкой, он принес ей свое сердце. И она будет держать его, точно гранату с сорванной чекой, пока не откажет последний нерв.
— Я не хотела омрачать твою встречу с мамой. Ты так ждал этого, так горел идеей встретиться с ней. Я решила, что это важнее.
— Эля, если бы можно было вообще омрачить встречу с моей маман… — усмехнулся он, выпуская ее из своих рук и усаживая к стенке кровати на подушку. — Мать, эта незнакомая женщина с ботоксным
— Мы твоя семья? — спросила Элина, просто чтобы услышать это еще раз, чтобы закрыть глаза, словно котик, от удовольствия быть обласканным со всех сторон.
— Нет. Вы — моя жизнь и моя смерть, моя свобода и неволя. Мое богатство и мое разорение. Вы — мое все, а не просто семья. Семьей называют всех кого не лень, достаточно иметь соответствующую запись в паспорте, но почему-то не все эти люди, случайно оказавшиеся вместе в крохотной комнатушке жизни, являются семьей. И если раньше я был уверен, что знаю, что такое предательство и одиночество, я крупно ошибался.
— Почему?
— Потому, что одиноким я стану, если ты уйдешь от меня. Буду чувствовать себя преданным, если ты перестанешь мне доверять. — Элина все еще сжимала его ладонь своими тоненькими пальчиками без маникюра, ведь некогда было! Нужно ее успокоить. — Как тут кормят? Ты доволен, малыш? — обратился к ее животику Алекс, шумя магазинным пакетом. — Давай посмотрим, что я вам принес.
— Апельсиновый сок! — хлопнула в ладони Элина, оживляясь. — Кормят здесь отвратно, иногда хочется доесть за соседками, — стыдливо призналась она.
— Ну конечно, вас же двое. Как раньше, куском яблока ты не обойдешься.
— А это что? — Повертела в руках пестрый контейнер. — И это?
— Овощной салат и блинчики с творогом. Еще тут кое-какие фрукты и сладости.
— Ты сам сделал салат и блинчики?!
— Женя, — выдал все секреты Алекс и понуро опустил голову.
— Мы все равно тобой гордимся, папуля ты наш, — ласково улыбнулась Элина и, подозвав его к себе, поцеловала в щеку. — Рассказывай, как съездил, а мы поедим.
Девушка удобно устроилась на кровати, подтянув к себе ноги, и принялась за инжир, запивая его апельсиновым соком. Вкуснотища! Но отчего ей действительно становилось сладко, так это от его присутствия здесь. От его энергии, что он излучал и щитом накрывал ее и ребенка. От его любви, которую он выплескивал на нее, не жалея ресурсов своей души.
— Сначала ты расскажи, что с тобой.
— Вирус какой-то. Врачи тут толком ничего не объясняют. Дают лекарства и обещают скоро выписать. Температура спала, нос успокоился, кашель стал меньше. Все хорошо. — Теперь от зубов Элины пострадала хурма, а стакан снова наполнился ярко-оранжевым, точно нектар самого солнца, соком. — Не томи, Сашка, говори.
— Да о чем говорить? Если бы я не знал, что это моя мать, никогда бы по этой высокомерной сучке не догадался о нашем родстве. Точнее, о моем родстве с ее яйцеклеткой. Больше у нас ничего общего.
Элина чуть не подавилась, но сок успел проскочить в нужные отделы пищевода, и она просто прокашлялась.
— Саш, что ты такое несешь? Это же твоя мама.
— Откуда вообще у людей такой пиетет перед матерью? Тоже мне звание героя вселенной. Мать — это не женщина, которая раздвинула перед кем-то ноги, а потом выплюнула кровавый комок рефлексов и инстинктов из себя, забывая о нем навсегда. Моя нянечка, как у Пушкина, знаешь ли, является мне больше матерью. Я помню ее лицо по ночам, ее сказки, ее за завтраком. Так же помню деньги, которые отсчитывал отец и платил ей. Класс. На всех этапах моей жизни меня покупали и продавали.