Урод
Шрифт:
Элина прикрыла глаза, слушая про себя сердечко их с Сашей малыша, всхлипы его матери и дыхание его отца. Вот она жизнь, со всеми ее картами и координатами. Сдалась, открыла все тузы и десятки. Вот оно счастье, к которому они так долго пробирались сквозь чащи и непроходимые леса.
Вот она… любовь.
Глава тридцать шестая
Любить — это ещё не всё, нужно ещё быть любимым.
«Любите ли вы Брамса?» Франсуаза
Февраль витал ароматами рассыпавшихся по полу елочных иголок, переливался радужной гирляндой и окутывал душу шелковой шалью праздничного настроения. Элина посильнее закуталась в эту шаль и устроилась в руках Алекса — ее собственной крепости.
— Проснулась? — Его губы приласкали ее слегка горячий от объятий подушки лоб. — Как себя чувствует моя малышка? — спросил он и погладил ее живот. — Мелисса, привет.
— Мелисса спит, отстань от нее. И помни, что она тебе отомстит через какие-то три месяца, — хихикнула девушка. — Будешь дневать и ночевать у ее кроватки.
— Я не против, Эля.
Мужчина прижал к себе Элину и закрыл глаза, продолжая видеть цветные сны и наяву. Она — его самый яркий сон. Самое желанное видение. Самая лучшая мечта. Резкий шум взбаламутил умиротворенные воды его размышлений, и пришлось вынырнуть из этого океана любви и нежности.
— Виски! — прикрикнула Элина, но смех пересилил сердитость. — Только не злись, Саш. Я подмету иголки.
Огромная тушка изумрудной елки покачнулась, но удержала равновесие, балансируя на остатках терпения. Ну сколько можно издеваться! Эта кошка уже в печенках у нее сидит. Точнее, все печенки и отбила своими дикими выходками. Виски еще раз дернула за елочную игрушку и на всех порах скрылась в одной из многочисленных комнат.
— Она, видимо, решила, что вся эта квартира — один большой игровой полигон для нее, — усмехнулся Алекс. — Бедная елка. Уже пять раз ее роняла на пол.
— Не злишься? — прошептала Элина и поцеловала его в шею поцелуем провинившегося ребенка, который обещает пропылесосить каждый миллиметр квартиры за невыполненную домашку.
— Эль, ты как будто жена тирана. Боишься каждого моего вздоха. Это твоя квартира, твоя кошка. Она может грызть диваны, рвать обои, копаться в лотке в три часа ночи… Все, что ей будет угодно.
— Дурак ты, Сашка, — обиделась Элина и отвернулась от него.
Алекс нахмурился. Он чувствовал себя сапером, который ошибается больше, чем один раз. И постоянно теряет по конечности. Что опять не так?
— Эй, девчонки, вы чего? — Легонько потряс ее за плечо. — Эля, чем я тебя обидел?
— Тем, что выкинул себя из моей жизни, — ответила она, разворачиваясь к нему. Ее ладони легли на его щеки и ласково заскользили по ним. — Саш, это наша квартира. Наша кошка. Наш ребенок. Наш коврик возле двери, — улыбнулась Элина. — Все наше. И не нужно вечно потакать мне во всем, будто ты никто и ничто, а всем здесь заправляю я.
— Хочешь, чтобы я превратился в командора и заставлял тебя ходить по струнке?
Пальцы Алекса проворными сороконожками накинулись на шею Элины, и она затряслась от безудержного смеха. Щекотка — смертельное оружие против нее!
— Нет. Я просто не хочу, чтобы у нас были такие роли: ты — слюнтяй и тряпка, а я — баба со стальными яйцами. Я не хочу такой быть. И моя беременность не обязывает тебя задерживать дыхание рядом со мной. Я же знаю, что тебя бесят шалости Виски. Ну так и отругай и ее, и меня, как ее нерадивую хозяйку, а не делай вид, что все нормально.
— Одолжишь яйца мне?
— Забирай навсегда!
Новая волна смеха брызгами смела возникшее между ними напряжение. Алекс не переставал гладить Элину, представляя, как уже совсем скоро у нее на руках будет посапывать его дочь. Его маленькая Мелисса Янг. Впервые эта фамилия станет символом искренней любви.
— Эля, я боюсь, что мы начнем ссориться и превратимся в комедийную семейку, у которой второй ребенок — бытовуха. У меня никогда не было серьезных отношений. Я никогда не делил квартиру с женщиной на условиях настоящей любви, а не в режиме койки. И кошки у меня никогда не было. Я никогда не убирал лоток в час ночи, не пылесосил по три раза за утро, ибо наполнитель разбросан по всем углам. Раньше я бы наплевал на желания своей пассии и приказал бы выкинуть кота к черту из дома, и меня бы нисколько не заботили ее чувства и желания. Я плачу, я заказываю музыку в этом баре.
— А сейчас платишь не ты?
— Сейчас, Эля, платишь ты. Своей любовью ко мне. К нашей дочери. Ты платишь своей теплотой и нежностью. И я не готов потерять эти золотые слитки из-за своей раздражительности или привередливости.
— Ты их не потеряешь. Наша любовь стоит немного больше, чем ссоры из-за грязной раковины или разбитой чашки. — Элина подтянулась ближе к нему и зарылась лицом в его волосы. Запах любимого мужчины. Запах любви и надежности, силы и безопасности. А она всегда думала, что это будет запах похоти и секса, меркантильности и циничности… — Грош цена отношениям, которые трещат по швам от каждого несогласия. Чрезмерный компромисс убивает отношения так же, как и излишнее упрямство.
— Тогда марш в ванную, а я пока приготовлю вам завтрак. Мелисса, радуйся, что можешь есть сейчас вкуснятину. Скоро будет только противная, — он шутливо высунул язык, — каша. А нет, сначала будет кое-что другое…
Алекс незаметно ущипнул Элину за грудь сквозь майку и подскочил с кровати, пока подушка не осела на его голове пухом. Девушка встала, хохоча и поддерживая живот. От смеха запершило в горле.
— Да что такое. — Кашель сполз болью в грудную клетку, и тонюсенький голосок паники сдавил горло. Через несколько секунд приступ отступил, и Элина выдохнула. — Слава богу.
— Эль, что за кашель? — уже возле нее крутится Алекс со своим постоянным беспокойством.
— Если бы я знала.
— Сейчас же запишу тебя к врачу.
— Зачем? Я была у него недавно. Ты же видел список лекарств: все там есть, от витаминов до жаропонижающих.
Взяв ее под руку, мужчина помог Элине дойти до кухни, которая уже дирижировала оркестром из фруктовой овсянки и травяного чая.
— Странное ощущение, — пожаловалась она. — Тело часто ломит, тошнит. Уже пора бы токсикозу пройти.