Урод

Светлова Наталья

— Ты-то знаком с содержимым ее трусов, — непривычно ехидно и зло ответила девушка.

За эти двадцать четыре часа она стала другой. За словом в карман не лезет — носит с собой целую сумку ехидств и колкостей. Не боится говорить — плюется словами, точно скорлупой от семечек.

— Да что ты несешь?! — взорвался Алекс, который был с ног до головы оплеван ею.

— А в чем я неправа? В чем? Ты же спал с ней? — Молчание. — Спал, дорогой мой.

— Назови меня хоть раз по имени.

— У тебя нет имени. Для меня нет. Я тебя не знаю, зачем мне твое имя. Могу Димой называть,

пойдет?

— Нет!

Она резала его двумя руками, нанося быстрые и точные порезы в самые важные места. Сердце. Душа. Самолюбие, если от него вообще хоть что-то осталось.

Время перестало быть определяемой единицей в этом гараже. День ли, ночь ли… Усталость неряшливо построила гнезда в ее голове, выкопала свою берлогу в ее сознании и устроилась там, как у себя дома.

— Эль, я не спал с ней. Пусть меня прям сейчас инфаркт схватит, если я лгу. Она пришла потому, что я позвал. Я… хотел решить финансовый вопрос.

— Каким образом? Правильно спросил твой друг: «Ты идиот?»

Алекс словно получил апперкот, когда она встала на сторону Туманова. Господи, ну почему люди не могут предвидеть свое будущее? Лет пять назад бы знать, что просто слова этой женщины будут расковыривать его душу до мяса, он бы все изменил. А теперь уже поздно.

— Не знаю, каким. Теперь не знаю. Я устал жить в нищете, зная, что у меня в Питере золотые горы пылятся! Я хотел удивлять тебя подарками, настоящими подарками, а не этими букетами из двадцати роз и каким-то сыром из супермаркета.

Элина нахмурилась, поднимая на него взгляд. Его зовут Александр. Алекс. Он стал выглядеть иначе, будто изменился внешне. Имя Дима ему не шло, она всегда чувствовала, что это не его имя. Слишком простецкое для его харизмы, слишком невзрачное для его ослепляющей яркости, слишком тихое для его голосистого эго. Алекс подходит на тысячу процентов.

— Какой ты дурак. Ты был моим самым дорогим подарком. Без цветов и сыров. Без бриллиантов и шелков. Посмотри на Марьяну и на меня. Она женщина с ценником, и каждый раз лепит новый поверх старого, когда цены взлетают вверх. А я… у меня нет цены. Я ничего не прошу за свою любовь. Я не продаю себя на рынке, — крикнула Элина, — не надо взвешивать меня, как мясо, как свинью! Не надо думать, сколько травы запихнуть в эту скотину, чтобы мясо вышло хорошим!

По ее щекам, которые уже ныли от постоянных слез, снова покатились невысыхающие ручьи. Он думал, что она не ляжет к нему в постель, если не накормит ее до отрыжки деньгами. Думал, что она не останется с ним, если не начнет пухнуть от несварения жадности и алчности! Вот как он мерил ее по своей шкале продажности.

— Я верила, что все было искренне, а ты… ты продавал и покупал меня! Наверное, был шокирован, когда эта дура, эта дешевка, которой не перепало дорогих подарков, прыгнула к тебе в койку? Слишком легко сдалась? А я-то думала, что для секса нужны чувства. Черт, буду теперь знать, сколько стоит тело.

— Эля, не надо говорить так, будто ты сразу же пойдешь искать нового мужика.

— Нет, Саша, — она чуть не подавилась, назвав его по имени, — мужика я искать не буду. Мужиков, — презрительно сказала Элина, —

с меня хватит. Я буду искать мужчину, который не станет стелить мне постель из золота. Знаешь, спать на ней жестковато.

— Я не Саша. Зови меня Алекс.

— Не хочу никак тебя звать.

— И перестань делать вид, что я для тебя ничего не значу.

Взгляд Элины наматывал паутину на корявый палец, собирая ее с потолка; раскидывал грязные шины, завалявшиеся за ненадобностью в углу; отстирывал мысленно замасленные тряпки в углу. В общем, делал все, только бы не смотреть на него. На Алекса.

Она сомневалась, что когда-нибудь вообще сможет довериться мужчине. Кажется, что череда неудач на личном фронте подрывает навсегда нашу уверенность в себе. От ее уверенности остались лишь раздробленные конечности.

— Эля…

— Просто ответь на мои вопросы. Честно и исчерпывающе. Открой мне душу, как ты никогда этого не делал.

Алекс посмотрел на нее так, словно она, водя пальцем по строчкам, прочитала все его мысли. Никому и никогда он не открывал душу, не отвечал честно и искренне.

— Задавай.

— Что за история с отцом?

— История, в которой много грязи.

— Не больше, чем в нашей с тобой, — парировала Элина.

Он вздохнул, словно забирая весь кислород у вселенной. Обойдется, ему нужнее. Говорить об отце, сыпать соль на эти уже не кровоточащие раны не хотелось. Однако терять Элину не хотелось еще больше.

— Эта история длиною в жизнь. Я и отца-то своего не знаю толком. Кто он, чем и как живет. Мне никогда не было интересно. И он проявлял симметричность: плевал на меня. Я был каким-то огрызком в жизни родителей, нагулянной по дурости обузой. Я никогда не знал, что такое «нет денег, сынок». Слышал подобное в обычных дворах, куда забредал гулять. Кстати, частенько с Тумановым.

— Он твой давний друг?

— Да. Наша дружба — это тема для отдельного тома классификации психических отклонений. В общем, у меня всегда были набиты карманы деньгами на мороженое, пирожное и лимонад, — усмехнулся Алекс, переносясь в то далекое время, чувствуя ту пустоту в душе, которую он заедал деньгами. — И у меня всегда было расстройство живота и ума от их количества. В какой-то момент я перешел этот порог, когда деньги перестали быть важны. Я просто знал, что у меня их столько, что жизни не хватит потратить. С этим чувством пришло ощущение пресыщенности. Казалось, я попробовал все, что может дать этот мир.

— Причем тут отец? — напомнила о теме их разговора Элина.

— При том, что он никогда не фигурирует в моих рассказах о детстве. Там только деньги, деньги и Туманов позже. Я его редко видел. Думаю, он зависал у своих любовниц. Каждой покупал по квартире или дому. Марьянка, например, отжала у него крутой домик и квартиру в придачу. Про мелочи типа машины и сумок из крокодилов, занесенных в Красную книгу, я даже не говорю. Постепенно отец стал для меня книжным персонажем. Это был человек, регулярно подкидывающий денег. Мне было плевать, где он и что с ним, лишь бы купюры текли в руки. Няньки, учителя всякие, кухарки — обслуга, одним словом. Вот эти люди меня вырастили.