Уроки черного бусидо Димы Сабурова
Шрифт:
Первыми на колени начали вставать женщины, потом мужчины.
— Люди Ниппон! — теперь взял слово я — Настал час великой справедливости, когда зёрна будут отделены от плевел. Ибо переполнена чаша Небесного терпения. И кара небес обрушится на всех нечестивых, что злостно разрушали Великую гармонию.
Господи… что я несу?! Повернулся к «избранной пятерке», кивнул на крестьян:
— Приступайте к обряду посвящения в «небесное воинство».
Первым к ближайшему кострищу двинулся Сёнген, за ним Ивакура. Сам я отрешённо смотрел, как мои первые «апостолы» пятнают людские лбы, потом очнулся. Схватил «Кукуху» за рукав кимоно, потянул за
— А ты мне нужен для других дел
Разглядев в центре лагеря небольшую хибару с крышей, направился прямиком к ней. Это было единственное здание, которое имело нормальные стены-седзи, крышу из черепицы, а не листьев или соломы.
По пути опять накатило чувство нереальность. Сказать, что я сбрендил — ничего не сказать, от всего происшедшего нервно курю в сторонке и сильно подозреваю, что давно пациент дурдома. Забытый пациент. Вот сейчас откроется дверь палаты номер шесть, и добрый доктор влупит мне укол. Но нет, врач не появился, мы спокойно добрели до домика, вошли внутрь.
Одна комната с очагом, небольшой помост, устланный татами. Разумеется, обязательный алтарь с фигурками. Я сел на помост, поманил к себе Кикухиё. Когда парень подошел ближе, вручил ему меч:
— Почисти его и найди ножны. Справишься?
Молодой самурай почесал в затылке, кивнул.
— И распорядись там, чтобы принесли поесть.
Война войной, а завтрак должен быть по расписанию. Это огромное черное тело надо как следует кормить.
* * *
Над тесной площадью города Фунаи ветер нес пух тополей. И если бы день не был так ярок, а солнце не светило столь безжалостно, можно было бы подумать, что на Фунаи обрушился снегопад. Пух поземкой катился по мостовым, завивался воронками, сбивался в рыхлые сугробы у серых стен. Уже трижды случались небольшие пожары, которые пугали жителей города, да так, что некоторые самураи разъехались по своим имениям переждать опасный период.
Тополиный пух стал проклятием даймё Отомо. Невесомая эта пакость проникала через наглухо закрытые окна, влетала в двери и, несмотря на усилия многочисленных слуг и распоряжения дворцового ключника, наполняла княжеские покои.
Пух был всюду: в шкафах, забитых свитками книг, в фарфоровых китайских вазах, стоявших в самых разных местах, в доспехах, расставленных по углам. Но это была лишь половина беды. Пух по неизвестным причинам вызывал необычайное раздражение княжеского носа, извергал из глаз даймё поток слез, сжимал горло острыми спазмами. Достаточно было вдохнуть самую малую пушинку, и мощное тело властителя начинал сотрясать безостановочный кашель.
Старания княжеского лекаря остановить губительное действие тополиного пуха на здоровье Отомо или облегчить его страдания не давали результатов. У Сорина-сана раскалывалась голова, а главное, с каждым днем ему становилось все труднее и труднее видеть своих подданных. Два-три слова с кем либо из них, и князю хотелось швырнуть в улыбающиеся физиономии, даже самых высоких по чину из придворных, любым подвернувшимся под руку предметом. Впрочем справедливости ради, следует сказать, что не только пух был причиной раздражительности Отомо-сана. Были и другие основания для подобного самочувствия.
Дайме Рюдзодзи Таканобу, давно считавший, что целая провинция Хидзен для Сорина — это слишком роскошно, поднял наконец верных ему вассалов и мощным ударом на склонах горы Имаяма, выбил войска Отомо из
После поражения, Сорин был вынужден принести клятву верности даймё Таканобу в его замке Сага. Однако Отомо, переложив ответственность за поражение на своих подданных и их нежелание проливать кровь за его интересы, не согласился с победами Таканобу и не отказался от борьбы. В голове Сорина зрели кровожадные планы, однако возвращению Хидзена мешало жалкое состояние княжеской казны. Именно поэтому улыбки придворных и вечная их жажда пиров и развлечений так раздражало князя.
Только полное безденежье и сдерживало Отомо от немедленных боевых действий. На всякий случай дайме обложил подданных новыми податями и мучительно изыскивал повод для введения еще одного налога, который бы разом наполнил княжеские подвалы золотом. Но это было непросто, а посему князь стоял у окна и с задумчивой скорбью оглядывал площадь перед дворцом и морщился от раздражения. Где еще взять денег??
— Господин! — начальник внутренней стражи поклонился и замер рядом с седзи — Прибыл Каннуси-сан, с ним охрана из южных варваров!
Даймё Отомо решительно отвернулся от окна.
— Проводи священника сюда, охрана пусть ждет во дворе. Позови переводчика
Алессандро зашел в зал для церемоний, внимательно посмотрел в бесстрастное лицо дайме. Поклонился.
— Садитесь — Сорин показал на лежащие подушки
Он дождался когда священник примоститься на подушку, и сам воссел на возвышении. Кивнул пожилому переводчику, который рядом встал на колени.
— Как ваше здоровье? — начинать стоило с незначительных вопросов и только потом переходить к сложным.
Служанки быстро расставив посуду, подали зеленый чай.
— Спасибо, все хорошо. Немного утомляет летняя жара — иезуит достал из рукава веер, разложил его. Начал обмахиваться.
— Очень жду осени — вздохнул дайме, потом произнес:
— В скором времени мне придется ехать в Киото, дабы склонить Тэнка фубу[16] к союзу. Возможно, мне понадобится ваша помощь. Готовы ли вы сопровождать меня?
— К Оде Нобунаге? Он сейчас в Киото?
— Да. И пока не уехал на очередную войну — с ним нужно встретится как можно быстрее. Мне уже подтвердили аудиенцию. И даже прислали пункты предварительного договора между нашими домами. Взгляните святой отец — Сорин вытащил из лаковой шкатулки несколько тонких рисовых листов бумаги, передал их через слугу иезуиту.
Дон Алессандро погрузился в чтение, периодически уточняя у переводчика незнакомые слова. Лицо его было бесстрастным и выражало только спокойствие. По большей части иезуиту было безразлично, кто будет править на Кюсю: Отомо Сорин или Таканоби Радзюдзи. Перед ним не стояла задача сохранения власти даймё Отомо. Он искал другое. Первые же статьи договора о любви и вечной приязни между даймё с Хонсю и Кюсю, об их врагах и друзьях, о не заключении союзов во вред друг другу, о помощи в случае нападения третьей стороны лишь укрепляли Отомо в его борьбе за утраченный земли. Это в свою очередь означало, что война возобновится, а испанские и португальские торговцы смогут продавать оружие обеим сторонам.