Усадьба с приданым
Шрифт:
– Мария, – супруг тоже вздохнул, но только очень-очень устало, тяжко так. – Какие бумаги?
– То есть это не ты мне сейчас звонил? И не… по твоей просьбе?
– У тебя телефон вне зоны. Да я даже не знаю, куда ты подевалась. А, между прочим…
– Значит, я ошиблась, – не стала спорить Маша. – Тогда пока?
– Мария, послушай меня, – с долготерпением профессионального исповедника начал Павел. – Нам надо серьёзно поговорить. Ну что ты устроила на пустом месте?
– По-моему, моё-то место как раз не пустое, – не удержалась
– Ну как ты не понимаешь, я всего лишь мужчина, поэтому мне необходимо разнообразие и…
– Да? А мне сказали, что ты всего лишь козёл, – для себя же неожиданно выпалила Мария, преувеличенно аккуратно, словно боясь разбить, положила трубку на место и прислушалась к себе.
Плакать не хотелось совершенно, зато очень хотелось помыться и добраться, наконец, до кровати.
Нет, странные всё-таки дела творились в этом Мухлово! А как же страдать? Как же супружеская измена и Никки с безупречными коленями?
Кстати, куда это Алла поставила блюдо с драниками?
– Мы наш, мы новый мир постро-оим, – затянула Маша, оглядываясь, – кто был ничем, тот станет все-ем…
[1] Деревни из рекламного ролика моющего средства.
Глава 7
В которой Маша погружается в пучину чувств и знакомится с местными благами цивилизации
Утром Маша осознала, просто-таки всей собой прочувствовала, что значит выражение: «Ничего не хочется, а меньше всего жить». Болело всё, включая пятки, колени, чтоб им совсем пропасть, и даже затылок, что само по себе было странно, так как в давешней экспертизе третейский судья участия не принимала. С постели она всё же слезла, вернее, стекла, а вот на дальнейшие подвиги её уже не хватило, потому Мария так и осталась сидеть рядом с кроватью на вязанном из тряпочек коврике, жутко жалея себя, несчастную: пусть все, кому она понадобилась в такую рань, хоть уорутся, а ей плохо.
Первым в спальню под жизнерадостный цокот когтей ворвался Арей. Пёс наклонил лобастую башку к одному плечу, рассматривая страдалицу, потом к другому и, так ничего не решив, озадаченно сел на задницу: «Ты чего?»
– Ничего, – обиженно буркнула Мельге. – Ещё и морды тут корчит. А кто во всём виноват? Вот надо было так нестись? Я теперь и подняться не могу. Может, ты меня понесёшь?
Зверь свою вину моментально осознал, устыдился и пристроил морду на вытянутые лапы, умильно глядя исподлобья, поигрывая бровями. Даже заскулил тихонечко.
– Вот теперь он извиняется, – проворчала Мария и попробовала-таки встать, опираясь о кроватную раму. Ничего путёвого у неё не получилось, локоть подломился, будто в нём никакого сустава не было. – Думай, что теперь делать!
Зверь думать отказался, заявив, что не его это собачье дело.
– Болит? – без всякого сочувствия поинтересовался Саша, опускаясь рядом с мученицей на корточки.
–
Добренко – ну кто бы мог подумать! – пожал плечами.
– Вставай, – велел «командир», ладонью поправляя на лбу бондану.
– Не могу, – так же безапелляционно ответила Мария Архиповна.
– Можешь.
– Не могу. У меня теперь костей нет, а мясо болит.
– Всё у тебя есть, – не поверил садист. И, подхватив болезную подмышки, поднялся вместе с ней. Маша пискнула, взвизгнула, охнула, но на ногах устояла, правда, цепляясь за сашину вылинявшую майку. – Потом я тебя разомну.
– Не надо меня мять! – испугалась Мария. – И, вообще, что ты придумал? Ходишь тут, командуешь. Решил взяться за мою дрессуру?
Саша посмотрел на неё эдаким долгим взглядом – ну невозможные же глаза, слишком светлые, а ресницы короткие, тёмные, прямые! – и серьёзно кивнул.
– А больше ничего не хочешь? – возмутилась госпожа Мельге, поспешно и старательно отводя собственный взгляд.
– Пока ничего, – честно ответил Добренко, без особых церемоний впихивая Машу в штаны. Тренировочные. Пронзительно розового, как жвачка, цвета, да ещё с голубыми лампасами. Новенькие, даже бирка сбоку болталась. – А то ты опять какую-нибудь херню придумаешь. Ногу подними.
– Какую ещё… херню? – не поняла Маша, послушно делая, что ей скажут.
Правда, чтобы вбок не завалиться, пришлось опереться о сашино плечо, потому как тот, заталкивая Марию Архиповну в дивные «треники» будто ребёнка, снова на корточки опустился.
– Да такую, – дрессировщик раздражённо дёрнул плечом, – ну что там у вас бывает? Самостоятельная личность и, вообще, бизнесменша? «Сильная женщина плачет у окна».
– Я не плачу.
– И не надо, – не стал спорить Саша, натягивая на Марию носки, а потом и кроссовки – тоже новенькие.
– Я взрослый, самодостаточный человек! – опомнилась, наконец, госпожа Мельге, пытаясь выдрать из его узловатых пальцев собственную стопу. Из этого тоже ничего толкового не получилось. – И да, сильная!
– Мань, сильные женщины шпалы укладывают или там лес валят, – невозмутимо заявил Саша, так же невозмутимо завязывая шнурки каким-то диковинным узлом. – А о тебе заботиться надо. На, – Добренко сунул ей ком майки, – это наденешь сама, а то потом не оберёшься.
– Чего не оберёшься?
– Возмущений, чего, – фыркнул дрессировщик, точь-в-точь как Арей глядя снизу-вверх, только без звериной милоты.
– Да не надо обо мне заботиться, – растерянно выдала госпожа Мельге, пытаясь сообразить, что сейчас будет уместнее: заорать, разреветься от умильности или начать ржать полковым конём. Толком ничего не соображалось, поэтому она подумала и повторила: – Что ты придумал?
– Что я должен на тебе жениться, – пожал плечами Саша, так и не догадавшись встать с корточек.
– Чего? – вытаращилась Мария, прижимая к груди майку, как семейную реликвию.