Уши в трубочку

Никитин Юрий Александрович

– Все то же, – прорычал я зло.

– Ну скажи!

Я сказал еще злее:

– Снова американские суперэлитные части мочат русских и талибских террористов.

Она удивилась:

– Здесь? В Москве?

Я сдвинул плечами, крутил руль во все стороны, машина пробиралась через вяло текущую пробку.

– До тех пор, пока… Сами выращивают себе врагов и могильщиков.

Выбрались, помчались, по дороге торкесса засмотрелась на перестрелку между тремя автомобилями, я не реагировал, меня приучили к стрельбе, я ее настолько часто слышу с экранов, что по

фигу все эти одиночные выстрелы и даже нескончаемые очереди из автоматов или пулеметов. Разве что красиво взорванный небоскреб заставит лениво повернуть голову да еще мощная мина под автомобилем, что подбрасывает его на высоту трехэтажного дома, а из него чтобы сыпались во все стороны самые разные части тела, чтобы куски окровавленного мяса шлепались смачно и звучно, как кипы сброшенного с крыши небоскреба мокрого белья…

Торкесса вздохнула:

– И как вы только в таком мире живете?

– ТАСС уполномочен промолчать, – ответил я.

Я наконец перестроился в правый ряд, пошел на большой скорости по дуге, что выводит на Окружную. Рядом жмутся к обочине владельцы автомобилей, которые даже не знают, где у автомобиля заднее лобовое стекло, пугливо пропускают вперед, я наконец-то выметнулся на простор, быстро перебрался в левый ряд.

– Хорошо, – вырвалось у меня, – у настоящего мужчины все должно быть под рукой: машина, квартира…

Я оборвал себя, взглянул на пышную грудь торкессы, стал смотреть на дорогу. Торкесса облизала губы, такие пухлые, спелые, сочные, сказала нерешительно:

– Тогда позволь мне тебе помочь…

Я удивился:

– В чем? За нами еще никто не гонится. Или я не рассмотрел?

– Ты понимаешь, что я имею в виду, – сказала она и начала расстегивать рубашку.

– Э-э, – сказал я предостерегающе, – прекрати! Я, к твоему сведению, весьма консервативный рыцарь. Не копулирую все, что движется!

Она округлила глаза, ротик приоткрылся в изумлении.

– Как, почему?

– Потому.

– Но ведь все же…

– Я – не все.

– Но если ты герой…

Я поморщился:

– А я – супергерой. Я герой не уходящего дня, что весь истрахался, а герой будущего пуританского времени. И нынешним законам не подчиняюсь, а создаю их сам!

Она притихла, смотрела с великим уважением, я раздвигал плечи и делал каменное лицо с бараньим волевым взглядом, но чувствовал себя, понятно, вовсе не так, как декларирую. Все мы, живя в обществе, ходим по его законам: шаг влево, шаг вправо… чуть отшагнешь, пристрелит либо мода, либо общественное мнение. А если кто и допускает бунт, то всегда самый крохотный, вроде вяканья на кухне под стопочку водки, когда вроде бы все можно, человек за себя не отвечает, бес попутал, а вообще-то я белый и пушистый, ура государю-императору и спасибо за счастливое детство!

По авторадио передавали о катастрофах, обвалившихся домах, пробках на дороге, я тщетно поискал музыку, озлился, выключил вовсе. Торкесса искоса посматривала на мое нахмуренное лицо, протянула робко руку и пощупала, ну да, что именно пощупала, думаю, объяснять не надо.

– Брысь, – сказал я вяло. – Я

же сказал…

– Я только хочу тебе помочь…

– А других способов не знаешь?

Она похлопала длинными ресницами, лицо кукольное, молодчина, так и надо: чтобы произвести впечатление, дети стремятся выглядеть старше, мужчины – умнее, женщины – моложе и глупее.

– Я выбираю лучший…

Я сказал досадливо:

– О господи!.. Ты в самом деле ничего больше не знаешь? Не умеешь?

Она протянула обиженно:

– Дорогой, я хочу тебя развлечь…

– Ну тогда стихи почитай, – предложил я.

Она захлопала глазами:

– Стихи? Какие стихи?

– Да хоть какие-нибудь, – ответил я. – Свои любимые. Ты хоть знаешь, что такое стихи?.. Ну, это слова из песен, только без музыки, поняла?

Она подумала, просияла.

– Да, поняла!… Ла-ла-ла… ла-ла… ла!… Лала-ла… ла-ла… ла!… Ла-ла-ла-ла… топ-дыр!.. ла-ла…

Я прервал поспешно:

– Все понятно, я тоже уважаю Велемира Хлебникова, но только так, демократически, то есть слышал, что надо ахать. И еще есть… как их, Гиппиус и пан Бычковский… или еще кто-то. Но слушать не хочу.

Машина пронеслась под высоким ажурным мостом южнобутовского легкого метро, я засмотрелся на стремительно проскакивающие вагончики, едва не дал себя подрезать ловкачам, что зарабатывают на лохах.

– Кишка тонка, и танки наши быстры!

Торкесса переспросила испуганно:

– Что? Где танки?

Я скривил губы:

– Плохо тебя готовили к шпионской миссии.

– Почему? Я прошла курс ускоренной гипнопедии…

– На котором выучила восемьсот языков, – прервал я, – хотя действовать приходится в одном, и все такое же умное тебе вложили в башку, но бесполезное. Ну скажи, вот я не знаю других языков, ну и что, ты больше меня похожа на местную? Да тебя каждый раскусит. Ты вот уверена, что директор бара – это барбос, а бар с приглушенным светом – бардак, однако не знаешь, что такое халява или… или даже вебла!

Она переспросила:

– А что такое вебла?

– Ну вот, – сказал я саркастически, – вот и попалась!..

Она вскрикнула, я проследил за ее взглядом. Мимо пронесся потрепанный жигуль, я всеми фибрами ощутил под капотом усиленный мотор, я что-то стал очень чувствительный, сразу все замечаю, от жигуля вообще-то одна коробка, а внутри хрен знает что такое, хорошо, если простое феррари, а то, может, и вообще инопланетное. Четыре мужика, что в салоне, тут же отвернули головы и сделали вид, что вовсе не рассматривают нас, ну вот ничуть не интересуются.

Однако двое из них сунули правые руки к внутренним карманам пиджака, водитель поддавал газу, машина уходит в отрыв, они наблюдали за нами в зеркало, не двигались, оружия пока не вытаскивают.

Я сказал зло:

– А не пора ли оленю превратиться в дядюшку-волка?

Торкесса вскинула на меня взгляд прекрасных синих глаз.

– Что ты хочешь?

– Держи руль, – скомандовал я.

– А ты?

– Я прыгну к ним в автомобиль, убью тех с пистолетами и завладею пакетом.

– Ка… ким?