Усилитель. Трижды воскресший
Шрифт:
Распорядок в детском приюте в монастыре был не сложным: утром в школу, после обеда – занятия спортом и работа на подсобных хозяйствах и в помощь насельникам монастыря. Вечером – домашка и компьютеры. Начались летние каникулы, но и без школьных занятий ежедневный график был насыщенным: походы к отцу Игнатию, где я ежедневно два или три часа занимался языками, плюс ещё пара часов на языки школьной программы, помощь в работах в монастыре, выходы за травами на берег Нерли или даже в лес за Клязьму, и самостоятельное изучение языков вечером. Обязательными нужными делами было посещение конюшни дяди Толи и кузницы дяди Виктора. Они, хотя и работали на монастырь, жили за его пределами, на отшибе, ближе к берегу Нерли, и попасть к ним можно было, выскочив из монастыря через «нижнюю»
Нравилось мне и просто сидеть на скамейке рядом с горном и смотреть, как дядя Виктор работает. Особенно завораживало то, как нагреваясь, кусок металла окрашивается в ярко-огненные цвета.
– Смотри, вот, чуть-чуть ещё. Вот момент – цвет дошёл. Пора доставать, – и дядя Витя ловко выхватывал клещами раскалённую полосу металла и начинал ковку. Мне казалось, что его помощники из приютских, махавшие кувалдами, видели, насколько металл готов. Во всяком случае, головами кивали дружно. Для меня же этот «момент», когда железо «готово» к ковке, был непонятен – вот две секунды назад было «рано», а сейчас – «пора». Каких-то изменений цвета я не различал. Но был уверен, что дядя Витя видит тот момент, когда «пора». А как мне понять, что «пора» я пока не знал – кусок разогретого металла – не суп в монастырской столовой. На язык его не попробуешь.
Ещё больше дел у меня стало, когда у живущей при конюшне овчарки Красавки появились щенки: кормление «мелких» и игры с ними стали обязательным пунктом ежедневного расписания всех детей приюта. Вот и сегодня после учёбы у Игнатия я вернулся в монастырь, взял еды для Красавки и щенков и побежал к калитке.
Кремль.
Легкий шум, создаваемый знатью в Александровском зале, стих, когда из динамиков раздался голос: – Его императорское величество Николай Петрович Романов, его императорское высочество наследник престола Владимир Николаевич Романов, его императорское высочество цесаревич Александр Владимирович Романов, его святейшество, патриарх Всея Руси отец Филарет.
Знать замерла, переваривая впервые публично произнесённую формулировку «цесаревич» в отношении не сына императора, а его внука: обычно в титулатуре Владимира Николаевича «наследник престола» и «цесаревич» перечислялись подряд и считались синонимами…
Одновременно широко распахнулись двери, и императорская процессия зашагала к трону. В этот раз по центру шёл не император. Между ним и наследником, расправив плечи и выпрямив спину, вышагивал одиннадцатилетний внук императора – Александр, в тёмно-зелёном мундире Преображенского полка и перекинутой через плечо голубой ленте с прикреплённой к ней знаком ордена Андрея Первозванного. Замыкал процессию патриарх. Все замерли, понимая, как много император с наследником поставили на ритуал.
Пройдя к трону, процессия развернулась к собравшимся.
Император вышел вперёд. Выверенными движениями, чётко маршируя, к нему подошёл гвардеец кремлёвского полка, нёсший на руках красную, с золотой рамкой и тиснёным золотом двуглавым орлом, папку. Император её забрал, раскрыл и уверенным и размеренным голосом начал зачитывать манифест о назначении вторым наследником в праве престолонаследования внука – цесаревича Александра Владимировича.
– Этот манифест, ради достоверной известности, хранить в Московском Большом Успенском Соборе и в трех высших правительственных местах империи: в кафедральном соборном храме Христа Спасителя, Конституционном Совете и Правительствующем Сенате, – закончив читать, император захлопнул папку, вернул её гвардейцу и встал на своё место.
Следом вперёд вышел сын императора цесаревич Владимир и произнёс: – Я провозглашаю своим наследником
Патриарх Филарет подошёл к Александру, перекрестил его, и обмакнув тонкую кисточку во флакончик с елеем, нарисовал на лбу крест: – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Благословляю тебя, сын мой. Храни тебя Господь.
Цесаревич сделал несколько шагов вперёд, и, не доходя до тумбы, остановился. Один из гвардейцев, участвующих в ритуале, подал папку, цесаревич её развернул и зачитал короткий текст клятвы: – Я, цесаревич Александр Владимирович Романов, вступая в права второго наследника на престол Российской империи, осознаю возлагающуюся на меня ответственность и клянусь соблюдать законы России, хранить верность императору, заботиться о подданных Российской империи. Пусть моя сила станет частью вашей силы.
Эхо звонкого мальчишеского голоса ещё отражалось от колонн и высоких потолков дворца, когда цесаревич, отдав папку с клятвой, уверенно прошёл до тумбы и положил левую руку на блестевшую тусклым металлом пластину. Почти сразу же, над плитой, чуть выше уровня роста цесаревича, вспыхнула немного искривлённая яркая полоса красного цвета.
Император, наследник, да и все присутствующие облегчённо выдохнули: сила «признала» законность инициации юного цесаревича и даже если он получит начальный уровень магической силы, это не так важно – сила будет расти и к четырнадцати-пятнадцати годам, когда у остальных его ровесников будет происходить естественная инициация, цесаревич сможет подняться минимум до конца первого уровня, а то и дальше: уж что-то, а постоянные тренировки для него организуют.
Александр продолжал держать руку на пластине. И горевшая над ним красная дуга всё разгоралась, немного колыхаясь и переливаясь цветами от огненно-красного до бордового. Знать, собравшаяся в Александровском зале, подалась вперёд, напряженно вытягивая шеи, а задние ряды даже незаметно привставали на пальцы – по яркому свечению было понятно, что у цесаревича показатели уже превысили середину первого уровня, и это многократно оправдывало риск и гарантировало неплохой прирост силы для всех одарённых империи.
Цесаревич не убирал руку с плиты, плотно прижимая её к шершавой поверхности. Красная полоса над ним всё разгоралась, от напряжения на лбу ребёнка выступил пот и немного подрагивало веко, во рту чувствовался привкус крови.… Не отрывая от плиты левой руки, правой цесаревич схватился за один из позолоченных набалдашников, смонтированных по углам тумбы, и казалось, что ещё сильнее стал давить на пластину. Красная полоса сияла и переливалась, в ней стали возникать небольшие проблески и сполохи красно-оранжевого и жёлто-оранжевого цветов, которые постепенно оседали и сформировались в тонкую, неожиданно ярко вспыхнувшую полоску – уже оранжевого цвета. Цесаревич продолжал прижимать ладонь, стиснув зубы и завороженно, как и все присутствующие, глядя на переливающиеся и бурлящие как в жерле вулкана, красные и оранжевые тона: яркая красная дуга горела буквально в метре от него, чуть выше роста цесаревича и он с замиранием, подняв голову, со стиснутыми зубами и напряжёнными скулами смотрел на игру цветов. Замер и зал – редко кто при искусственной инициации оказывался дальше середины первого уровня, а уж второй уровень – это вообще – запредельная для ребёнка такого возраста сила, которой никто не ожидал. Император с наследником, сохраняя каменные маски на лицах, косили глазами друг на друга, но ни повернуть головы, ни шепнуть пары слов не могли: как только над цесаревичем зажглась красная полоса, десяток видеокамер начал транслировать происходящее в Александровском зале на ведущие телеканалы страны и во всемирную паутину; редакторы телеканалов в спешке прерывали сетки вещания, а дикторы взахлёб зачитывали экстренное сообщение кремлёвской пресс-службы о происходящем в Александровском зале. Оказавшиеся фоном для цесаревича, император и его сын не могли ни расслабиться, ни повернуться.