Усилитель. Трижды воскресший

Урусов Алексей

Владимир. Дом Перловых.

Я не забыл, что при обсуждении моего перехода из приюта к Перловым, шла речь и о том, что в их семье я буду изучать китайский язык. Но динамичное начало учёбы и непривычный график занятий и тренировок, проблемы с зелёным зрением, закрутили настолько, что у меня не оставалось времени на размышления и воспоминания: успеть бы сделать то, что уже наваливалось каждый день.

Учёба шла, сил она отнимала немало, и я поначалу даже не обратил внимания, что недалеко от дома, между кустами с ягодами и фруктовым садом, на

небольшой полянке, шла какая-то стройка: сновали рабочие, негромко визжали пилы, постукивали молотки. Ну, строят и строят…

На площадке уложили камни, залили фундамент, привезли деревянные стеновые блоки и брёвна, и из них быстро собрали небольшой домик. Заинтересовался я, когда стали устанавливать крышу – очень уж необычно смотрелась ярко-красная кровля и изогнутые вверх края, увенчанные небольшими драконьими мордами.

На мои вопросы перловские пацаны, к которым я обычно обращался за консультациями, ничего ответить не смогли – Василий и Борис тоже были не в курсе. Так что после ужина, за работой мы спросили у родителей – для чего предназначен этот домик.

Геннадий Алексеевич повернул голову в сторону Оксаны Евгеньевны, а в их семье это означало, что отвечать предстоит ей: – К сожалению, учитель, который в течение трёх лет обучал китайскому Екатерину, не смог продолжать преподавание. Он уехал из Владимира в Китай, там женился и несколько лет точно не вернётся. Мы обратились к нашим китайским партнёрам, с которыми ведём дела, чтобы они нам помогли. И неожиданно оказалось, что заняться с вами китайским языком готов Ван Фэн. Он долго был представителем в России торгового дома, с которым мы ведём дела, потом возглавил его и больше двух десятилетий руководил, но уже несколько лет просился на отдых, а последние два года готовил себе замену. И думал: чем ему заняться на пенсии. Так что когда мы начали разыскивать учителя, он предложил свою кандидатуру. Ван Фэн отлично говорит по-русски, он долго жил в России, так что преград в общении не будет, и это должно помочь вам глубже понять язык. Одну из гостевых комнат в доме мы обставляем для Ван Фэна, он будет жить, где захочет – и в домике, и в комнате. Думаю, недели через полторы – две мы закончим работы с домом у сада и сможем пригласить учителя.

Владимирский военный госпиталь.

Медицинская машина на высокой скорости подвезла меня к входу в здание; выходя, я огляделся, – сквозь большие окна был виден залитый ярким светом холл вестибюля и Евич, прохаживающийся около входного тамбура. Сестра Татьяна должна была вот-вот подъехать, но ждать её я не стал – время было дорого. Именно после звонка Татьяны я забросил все дела и стал срочно собираться, сообщив Перловым, что мне нужно в госпиталь и за мной уже выслали машину.

Подхватив меня, Юрий Васильевич быстро повёл по коридору, пока мы не дошли до хирургического отделения. По пути он мне рассказывал, что в дорожно-транспортном происшествии значительные травмы получил трёхлетний мальчик – на выходе из магазина в центре города он выскочил на проезжую часть, а так как у тротуара были припаркованы машины, выбегающего ребёнка из-за них не было видно. Беспилотный автомобиль затормозил резко, но всё равно удар по ребёнку был сильный. Следующая машина, тормозя, толкнула беспилотник, и лежащего ребёнка ударило ещё раз – колесом. Бригада скорой помощи прибыла быстро и ввела бессознательного ребёнка

в искусственную кому, боясь, что он умрёт от болевого шока. В тамбуре я накинул халат и шапочку, меня обдули и сменили атмосферу, и, оставив Евича в соседней комнате со стеклянной стеной, я вошёл в хирургическую.

Белый свет, заливавший комнату, делал и так бледное лицо ребёнка мертвенно-белым. К его короткому худенькому тельцу, укрытому белоснежной простынёй, тянулись провода и трубки; негромко попискивали приборы, равномерно пыхтели насосы, неярко переливались светодиоды.

Я был в лёгкой панике: смогу ли я лечить сейчас, как делал летом с Мушен или лечил других больных в госпитале? Моё «зелёное зрение» перестало быть зелёным, и было не понятно, насколько сильным остался мой дар лечения? И насколько разноцветный фон повлияет на возможность разобраться с диагнозом ребёнка и не помешает ли в лечении?

Перехожу на зелёное зрение, пытаясь не обращать внимания на разноцветные полосы и пятна. Вглядываюсь. С трудом, но удаётся рассмотреть организм ребёнка. Поломало его серьёзно – досталось и рёбрам, и рукам, одна кисть раздроблена, ушибы по всему телу, разрывы и травмы органов, кое-где кровоизлияния. Несколько ссадин на голове, что ерунда, но вот сотрясение мозга – это серьёзно; к тому ещё и два небольших кровоизлияния в мозг.

Поднимаю голову, всматриваюсь в стеклянную стену и показываю руками, что хочу выйти.

Выхожу, около открытой двери соседней палаты стоят Евич и сестра Татьяна, которая проехала позже меня и присоединилась к начальнику госпиталя.

– Юрий Васильевич, там очень сложно. Я сегодня останусь здесь на ночь, завтра пятница, мне нужна на завтра справка в лицей, чтобы не идти на учёбу.

Услышав, Татьяна замахала руками: – Справка не нужна, ты же теперь не в обычной школе для простолюдинов, а в дворянской. Если ты не пришёл – значит у тебя уважительная причина. Никто ничего не спросит. Но программу надо будет догонять и домашнее задание позже представить.

Я согласно кивнул: – Думаю, меня где-то на полчаса или даже час хватит, а потом надо будет отдохнуть. Я постараюсь сделать всё, что смогу: пацан совсем маленький, ему же жить и жить.

Я вернулся в палату, сел поближе к кровати, потом пересел к изголовью и положил руки на лоб мальчика… Начинать нужно с мозга. Оказалось, навыки я не растерял, да и изменения в зрении мешали не сильно. Продержался я почти час, и, поработав немного с головой, позанимался с позвоночником и внутренними органами – ушибы были везде, а кое-где и разрывы. Когда я понял, что утомился, и концентрация стала падать, помахал рукой в стекло и вышел в коридор. За время, пока я занимался лечением, соседнюю палату подготовили мне для сна, ещё одну выделили Татьяне, а одну стали использовать как столовую и душевую. Эти четыре палаты были в самом конце коридора, и их от остальной хирургии отделяла прозрачная дверь.

Следующие три для превратились для меня в однообразную картину: лечение, сон, еда… Радовало, что к вечеру субботы удалось устранить самые тяжёлые травмы и Евич, обследовав ребёнка, решил привести его в сознание и допустил родителей в палату. Перед их приходом я переместился в комнату со стеклом и видел, насколько были обрадованы родители тем, что смогли немного пообщаться с ребёнком. На распухшем от слёз лице матери появилась робкая улыбка, отец – худощавый высокий мужик, мял в руке шапку и тоже с надеждой смотрел на сына.